Женщина Антарктида
Шрифт:
на площадях центральных бубны.
Плясал под музыку народ,
смеясь, безмолвствуя и плача.
Нас ждет падение – полет
и невезение – удача.
Не зря колотится в груди
сорокаградусное сердце.
Идут над городом дожди,
как Чернышевский или Герцен.
Одним движением руки
со стен уборщица стирает,
что умирают старики,
а молодежь не умирает.
Что
меж тем, что есть, и тем, что будет.
В центральном парке тишина.
Повсюду памятники Будде.
В руках ребенка по ежу.
В лучах последнего заката
я самому себе твержу:
"Планета космосом объята.
Ее удерживает бог,
иначе он лишится места.
Мое сознание – Ван Гог,
пожар, горение, сиеста.
Огонь пытается расти,
чтоб жить в кино, в театре, в песне.
Мы все на правильном пути -
никто отныне не исчезнет.
Не заболеет, не умрет,
не растворится без остатка.
Тому препятствие – народ,
душа которого загадка.
Кого зовут отец и мать
втыкать корове в брюхо вилы.
Придут и будут побеждать
напор, безумие и сила.
Наступят новые года,
и станет каждому понятно:
Россия катится туда,
откуда нет пути обратно.
О том рассказывал Мюссе
в романе "Танец трясогузки".
Где существительные – все,
там прилагательное – русский".
* * *
Невозможно прожить эту жизнь без тебя.
Вот и кони летят, мостовую дробя.
Скоро встанут один за другим города,
говоря: мы живем на земле навсегда,
отпуская своих обитателей прочь.
Пусть раскроет объятия звездная ночь.
Только там ожидает их вечная жизнь,
где не будет болезней, смертей или тризн.
Отойдут и отступят навеки они.
Ты меня за стихи о тебе извини.
Я к ладоням твоим припадаю, моля:
напиши мне письмо, как Бальзак и Золя.
Сохрани, пощади, оживи, позови
и пришли мне по почте две тонны любви.
Не случайно поведал истории Блейк,
что в друзья принимает его только фейк.
Не текут Енисей, Амазонка и Рейн,
если в бога не верует сам Витгенштейн,
философствуя так, как растет голова,
а иначе – деревья, кусты и трава,
образуя тем самым три вида людей.
Он советует мне: о, бандит и злодей,
наточи свою речь, преврати ее в меч,
чтоб слетела земля с человеческих плеч.
Укатилась, расплавилась и умерла.
Так орла поднимают наверх два крыла,
из которых идет по касательной дождь.
Замолкает
перед тем как уйти и скончаться в Москве.
А когда мою жизнь уличат в естестве,
то я смерти самой, замыкая прибой,
собирайся, скажу, я пришел за тобой.
* * *
Атлетико – испанская команда,
играющая в медленный футбол.
За человека радуются Анды,
вздымая ввысь страдание и боль.
Роняя на планету альпиниста,
чтоб он взбирался к вечности опять.
Я ненавижу графа Монте-Кристо:
он всех убил: отца, сестру и мать.
Куда приятней вчитываться в Шекли,
желая – без монголов и татар -
понять игру, где люди – это кегли,
которые земной сбивает шар.
* * *
Не надо думать, будто все умрут.
Всегда и всюду есть и будет выбор.
Я рыбу завернул в газету Труд
и в тот же миг из будущего выпал.
При виде солнца выделил слюну.
Сказал спасибо, о великий гмерти,
и тут же понял истину одну,
что смерть лишь там, где не бывает смерти.
* * *
Мы все надеемся на чудо,
точнее говоря – на то,
что Иисус – изнанка Будды,
как говорится у Арто.
Где человек предельно мелок
и невообразимо скуп.
Полно летающих тарелок,
в которые налили суп.
Поели и не подавились,
сыграли в карты, в домино.
Включили фильм, где Брюс Уиллис
найти пытается руно.
Бежит вперед, ломает ноги,
танцуя под Армагеддон.
Конец у каждой есть дороги,
но у моей отрезан он.
Мне хорошо в моей квартире,
мое сознание всерьез,
ведь я от трех отнял четыре,
чтоб на земле стоял мороз.
* * *
Мои стихи, конечно, неформат,
и это повод для меня напиться.
На мясо переходит азиат,
когда ему надоедает пицца.
Не все вокруг уныние и фальшь,
записывает он в своем смартфоне.
А после размораживает фарш,
готовя макароны на бульоне.
Находится над пропастью во ржи,
врубая политическое шоу,
где всех громит и хает Бернард Шоу.
А он возводит строчек этажи,
в которых называется душою
отсутствие души.
<