Женщина до весны
Шрифт:
— У нас знакомый есть под Сухуми… у Аллы Константиновны. Свой дом, сад. Ну, и насчет работы может похлопотать.
— Он ей это обещал?
— Не обещал, но…
— Да, — сказал Батраков, — один план лучше другого… У самой-то родные есть?
И вновь пауза.
— Есть. Но можно считать, что нету.
— Ладно, — сказал Батраков, — прорвемся… Значит, так. Курская бабка, сухумский знакомый — это все одно воображение. Короче — оставайся со мной.
— А я не с тобой, что ли? — шевельнула она губами и опять пошел
Батраков отрезвел и заметил, что начало светлеть. Часа четыре, наверное.
— Так остаешься? — проговорил он безразличию, как о деле решенном и потому маловажном.
Но полет уже кончился, они вернулись, лежали теперь порознь, и она поинтересовалась с легкой настороженностью:
— А зачем это тебе?
— Значит, надо. — Он хотел сказать, что жалеет ее и любит, но чувствительные слова с языка не шли, и он объяснил, как получилось: — Такой бабы, как ты, у меня никогда не было.
— А много у тебя их было?
— Все мои, — в тон подначке ответил он. Но, убоявшись, что разговор сползет в шутейную болтовню, уточнил серьезно: — С десяток было.
— Богатый, — незло усмехнулась она.
Вроде бы, и ее полагалось спросить про то же, но Батраков не стал. Не хотел ничего знать — не боялся, просто нужды не было. Если жизнь вдвоем получится, пускай начнется с нуля, с сегодняшнего дня.
— А хороших сколько? — это уже без усмешки.
— По-своему, все ничего, — сказал он, — но по-настоящему — одна.
— Где же она?
— Умерла. Замерзла. Там, в Читинской области, как раз когда я шоферил.
Марина приподнялась на локте:
— Это как же?
— Пила она. При мне держалась, не давал. А тут уехал на два дня, она и отвела душу. В своем дворе замерзла, десять шагов до двери. Приехал утром, а она…
— С чего пила-то?
— Не знаю. Она на восемь лет старше была, мне уже пьющей досталась… Ты-то не пьешь?
Она ответила шуткой, видно, уже привычной:
— Мы с Аллой Константиновной как солдаты — не напрашиваемся, но и не отказываемся.
— Теперь будешь отказываться, — не жестко, но твердо пообещал Батраков. И смягчил: — Ее потерял — тебя не потеряю.
Он понимал, что берет лишнее, что никаких прав на Марину у него пока что нет, может, никогда и не будет. Но об этой вещи хотел договориться сразу. Потому что самое жуткое, что он в своей жизни видел, было обнаженное стылое тело любимой женщины, никак не желающей оживать…
— Ты же меня не знаешь, — необидно укорила она.
— Что надо, знаю.
— Стасик, — сказала она. Вздохнула и повторила: — Стасик.
На сей раз это ему не понравилось.
— Батраков моя фамилия, шесть специальностей, четыре сотни в месяц. Понадобится, могу и больше.
— А зачем тебе столько?
— Чтобы жить.
— Со мной, что ли?
— Наконец-то догадалась.
Марина
— Вот дурачок! Замуж, что ли, зовешь?
Батракову бабские фортели надоели, и он сказал:
— Значит, так, пойдешь или нет?
— Да, конечно, пойду, — отозвалась Марина, — думаешь, таких дурачков много? Да я за тобой куда хошь пойду. Только не выгоняй до марта, дай перезимовать.
— Перезимуешь, — пообещал Батраков и решил: — Завтра у меня тут дела, послезавтра тоже. А в пятницу поедем домой.
— Куда — домой?
— Где теперь твой дом?
— Где мужик.
— Наконец-то стала соображать, — похвалил он и улыбнулся, — давай и дальше так.
— У меня ж ни паспорта, ни трудовой…
— Это не проблема. И вообще запомни — больше у нас с тобой проблем нет.
Это он, конечно, погорячился — проблемы были, много проблем. В том числе и одна, им упущенная.
— А как же с Аллой Константиновной? — спросила Марина.
Он растерялся, но потом вспомнил:
— Так она же вроде к бабке собиралась.
— Она же со мной собиралась… Видишь, как некрасиво: гуляли вместе, а как мужик порядочный, так мне.
— Ну и она найдет. — предположил Батраков без большой уверенности.
— Где найдет! — отмахнулась Марина. — Стасики стаями не ходят.
Батраков развел руками:
— А чего же делать? Мусульманства у нас на любимой родине нет.
— Единственная моя настоящая подруга.
— Ну хочешь, я ей скажу?
— Не надо. Сама.
Она накинула ночнуху и пошла в соседнюю комнату. Не возвращалась долго, видно, проблема оказалась не из простых. Но Батраков о ней не думал, ему, как быстро выяснилось, и своих проблем хватало.
Самая первая — в пятницу предстояло везти Марину домой, а дома у Батракова, по сути, не было. Дом записан на мать, и хозяйка — мать. Конечно, и у него права есть, но не судиться же. Когда-то он мать очень любил, и отца любил, и дом, еще тот, старый, кособокий, но от этого тем более родной, с чуланом и низким чердаком, по которому можно было только ползать, даже ему, тогда семилетнему, негде было подняться в рост. Жили хорошо и весело, ходили с отцом по грибы, держали умную и хитрую дворнягу. Стасиком он никогда не был, а вот Славиком был — именно в те времена…
Потом отец уехал на полгода, с весны до зимы, вернулся гордый, с деньгами. Через неделю пришли плотники, двое, и вместе с отцом стали рядом с домом строить новый. Работали быстро, с каждым днем наращивая сруб. И мать помогала, и он, Славик, паклю подавал.
Тогда он не понял, почему все разом вдруг взорвалось и развалилось, потом уж объяснили добрые люди. А запомнилось — ночь, густой, злобный крик отца, звон, стук двери, странный, шепотом, вопль матери… Вроде утихло, и он уснул. Утром спросил, где мать. Отец сказал, что уехала в гости, а на сколько, будет видно.