Женщина на фоне наполеоновской эпохи. Социокультурный дискурс мемуарно-автобиографической прозы Н. А. Дуровой
Шрифт:
Данное обстоятельство обязывает нас осмотрительно и взвешенно относиться к каждой детали биографии Дуровой, исходя из того, что конечной задачей любого исследования является не создание или, наоборот, разрушение мифа о «кавалерист-девице», но беспристрастное установление истины.
Традиционно считается, что Надежда Андреевна Дурова родилась 17 сентября 1783 г. вблизи города Херсона на Украине в семье небогатого гусарского офицера Андрея Васильевича Дурова. Лишь в 2011 г. писательница и замечательный знаток истории русской кавалерии эпохи Наполеоновских войн А. Бегунова на основе работы с архивами установила, что «отец “кавалерист-девицы” Андрей Васильевич Дуров никогда в гусарах не служил» [Бегунова, с. 12]. Следовательно, «слова о покорившем сердце юной красавицы гусарском ротмистре» лишь «придают рассказу некий романтический флер» [Там же]. На самом деле в 1781–1782 гг., когда происходит знакомство А. В. Дурова с семейством Александровичей, он был
Род Дуровых был дворянским родом Уфимской губернии. Сам Андрей Васильевич считал основателями рода смоленско-полоцких шляхтичей Туровских, которые в середине XVII в. служили в гарнизоне города Смоленска. После того как Смоленск был взят русскими войсками царя Алексея Михайловича, пленных шляхтичей общим числом 250 человек, среди которых были и Туровские, было велено поселить около реки Камы, дав им надел земли, но заставив взамен принять православную веру. Уже к XVIII в. род Туровых-Дуровых разорился, так что отец Надежды Андреевны владел лишь одной деревней Вербовкой в Сарапульском уезде со 125 душами крестьян.
Мать писательницы Надежда Ивановна, урожденная Александрович, происходила из богатой семьи малороссийских помещиков, ведущих свой род от казаков Запорожской Сечи. Жили Александровичи в имении Великая Круча, расположенном в Полтавской губернии в семи верстах от города Пирятина. Семья была патриархальная, большая и дружная. Кроме Надежды Ивановны, у ее отца Ивана Ильича Александровича, подкомория (полкового казначея) Лубенского повета, было еще четыре дочери и два сына.
Настоящее имя матери Дуровой вызывает сомнения. В росписи Сарапульского Вознесенского собора за 1797 г. ее имя приводится как Анастасия Ивановна. Что касается публикаций XIX в., то Е. Некрасова в своей статье «Надежда Андреевна Дурова», напечатанной в «Историческом вестнике» за 1890 г., называет ее даже… Марфой Тимофеевной. Примечательно, что сама Надежда Дурова имя своей матери в записках не называет ни разу.
Брак родителей Дуровой был заключен по страстной взаимной любви, напоминающей страницы романтической повести: невеста, получив отказ со стороны своих родителей, убежала из дома, молодые венчались тайно, в результате чего отец проклял непокорную дочь. Но несмотря на это романическое начало брака, его сложно назвать однозначно счастливым. Трудная кочевая жизнь армейского офицера, находящегося в невысоком чине, тяжелые материальные условия жизни – все это разительно отличалось от того спокойного обеспеченного существования, которое Надежда Александрович вела в родительском доме. Сложности, с которыми постоянно сталкивалась юная женщина, которой к моменту заключения брака едва исполнилось 16 лет, в сочетании с ее пылким неуравновешенным характером способствовали созданию тяжелой нервозной атмосферы в домашнем быту Дуровых. Со временем эта атмосфера лишь усугубилась изменами Андрея Васильевича, человека доброго, но слабохарактерного, непостоянного в своих привязанностях и часто меняющего предметы своих увлечений.
В отечественной исследовательской литературе отношение к матери Надежды Андреевны традиционно отрицательное. Ей ставились в вину ее капризность, вспыльчивость, жестокость и деспотизм по отношению к старшей дочери. Да и сама Надежда Андреевна в своих мемуарно-автобиографических произведениях не скупится на «черные краски» в изображении мелочной дотошной опеки матери, буквально ни на минуту не спускавшей с нее глаз. так, в «добавлениях к запискам кавалерист-девицы», в главе «детские лета мои», описывается эпизод, когда мать дуровой наблюдает за проделками дочери в подзорную трубу из окна своей спальни! таких примеров можно найти очень много и в «записках», где дурова настойчиво подчеркивает строгий неусыпный надзор матери, не дозволявшей ей ни одной «юношеской радости».
Между тем, обращение к документам тех лет, сохранившимся в архивах сарапула, заставляет усомниться даже в физической возможности для матери дуровой таких постоянных целенаправленных наблюдений и опеки исключительно за старшей дочерью.
Как известно из «записок…», до шестилетнего возраста юная надежда находилась на руках отцовского ординарца астахова, ставшего для нее «дядькой». в это время между 1783 и 1788 г. надежда вместе с семьей кочует по южным губерниям россии за полком, в котором служит ее отец. именно в этот период юная дурова и приобрела те «гусарские» замашки, которые будут так сердить в дальнейшем ее мать и окажут такое большое влияние на последующую жизнь надежды. Мать взялась за воспитание дочери, когда той уже исполнилось шесть лет. причиной такого необыкновенного факта стал необдуманный и страшный поступок надежды ивановны, когда та, раздраженная
К этому времени ее отец уже оставил военную службу. бедность и общая неустроенность быта заставляют его торопиться с определением на службу гражданскую. отправив жену с детьми в Малороссию, дуров едет в санкт-петербург хлопотать о месте. этим местом оказывается должность городничего в уездном городе сарапуле вятской губернии.
Можно с полной уверенностью сказать, что события до 1789 г., как они описаны в «записках» дуровой, полностью согласуются с истинным положением дел. супруги дуровы с дочерью надеждой приехали в сарапул осенью 1789 г. семья городничего поселилась на пересечении улиц большой покровской и Владимирской (ныне ул. Труда и ул. Седельникова) вблизи речки Юрманки, которая впадала в Каму. Факт переезда Дуровых в Сарапул подтверждается записью в метрической книге Вознесенского собора от 3 августа 1790 г., где говорится о рождении у секундмайора дочери Евгении, восприемницей которой стала его дочь Надежда.
Что же касается периода с 1790 по 1796 г., года отъезда Надежды Дуровой на Украину, то тут возникает множество вопросов и сомнений. Главный из этих вопросов – взаимоотношения матери и дочери и то, как эти отношения могли повлиять на позднейшее решение Дуровой уйти в армию.
Жизнь матери Дуровой в Сарапуле не была легкой: суровый климат, так отличающийся от мягкого климата ее родной Малороссии, частые простуды, которые вскоре вызовут серьезное заболевание легких, переросшее в чахотку, хлопоты по большому хозяйству, необходимость играть роль первой дамы города.
Судя по сохранившимся архивам Вознесенской церкви, только за первые шесть лет пребывания четы Дуровых в Сарапуле у молодой городничихи родилось пятеро детей. Дочь Евгения в 1790 г., Клеопатра – в октябре 1791 г., Евгения – в июне 1793 г., Варвара – в январе 1795 г., Анна – в октябре 1796 г. Из всех детей в живых осталась только Клеопатра, остальные умерли в младенческом возрасте. Уже в это время Андрей Васильевич начинает изменять своей жене.
Красавица-малороссиянка, оставившая ради бедного незнатного армейского офицера богатство, почет, спокойный обеспеченный образ жизни, почувствовала себя смертельно оскорбленной. Ревность к мужу, которого она продолжала любить, участившиеся семейные сцены, несомненно, ожесточили ее характер, сделав его еще более нетерпимым. Но, вместе с тем, эти же обстоятельства вызывают недоверие к мемуарным свидетельствам Дуровой. Она ни словом не упоминает в своих «Записках» о семейных разладах 1790–1796 гг., равно как и о рождении у нее в 1790–1796 гг. многочисленных сестер, в то время как неоднократно рассказывает о детях, родившихся у ее матери еще до переезда в Сарапул, на которых Надежда Ивановна якобы переносит всю свою нежность, лишив этой нежности старшую дочь. Между тем, трудно предположить, что постоянные роды, смерть детей, измены мужа, болезни, большое хозяйство, необходимость играть роль первой дамы города занимали Надежду Ивановну гораздо меньше, чем непокорность старшей дочери, не желавшей сидеть за коклюшками, и она находила время буквально для ежеминутного надзора за ней.
Вообще, в воспоминаниях Дуровой чувствуется настойчивое желание подчинить все факты своей биографии одной единственной цели – оправданию своего ухода в армию. Этому, без сомнения, служит и описание ее жизни в родительском доме как постоянной цепи страданий от деспотизма матери.
Тем не менее, нельзя не признать обоснованности точки зрения И. Савкиной, отмечавшей, что «в каком-то смысле мать оказывается для Надежды образцом и даже двойником» [Савкина, с. 207]. Для доказательства этого странного, на первый взгляд, вывода достаточно обратиться к кольцевой композии части записок, посвященной детским годам героини. Повествование о детстве «начинается и заканчивается эпизодом женского бунта и побега из родительского дома» [Там же]. В первом случае из дома бежит ее мать, чтобы против воли отца соединить свою судьбу с Андреем Дуровым, во втором случае сама Надежда Андреевна бежит из дома, чтобы избавиться от ставшей ненавистной для нее обычной женской судьбы. В обоих случаях героини находятся в одном и том же возрасте: мать Дуровой бежит из дома в конце пятнадцатого года своей жизни, Дурова, в соответствии с хронологией записок, в тот момент, когда ей едва минуло 16 лет. И. Савкина отмечает, что в сцене побега матери Дуровой «нарратор практически отожествляет себя с героиней: она подробна, переполнена фактическими и психологическими деталями (“В одних чулках, утаивая дыхание, прокралась мимо сестриной кровати”, а в конце отрывка грамматическое прошедшее время сменяется настоящим» [Там же, с. 208]. Трудно представить, чтобы Дурова могла просто придумать все эти детали побега матери. Можно предположить, что она не один раз слышала от матери этот рассказ. И то, что мать в данной сцене вела себя как романтическая бунтарка, безусловно, могло восприниматься дочерью как гендерный образец для подражания.