Женщина на фоне наполеоновской эпохи. Социокультурный дискурс мемуарно-автобиографической прозы Н. А. Дуровой
Шрифт:
Даже на уровне текстологического анализа «Записок» совершенно очевидно, что, рассказывая историю двух побегов, Дурова не может избежать естественных параллелей между ними даже на лексическом уровне. И в том, и в другом случае действие разворачивается темной и ветреной осенней ночью, героини тихо выскальзывают из родительского дома, затворив за собой двери, поспешно убегают от него: одна – чтобы сесть в коляску, где ее поджидает нетерпеливый любовник, другая – чтобы сесть верхом на любимого коня Алкида.
Кроме того, по мнению М. Голлер, Дурова «чувствует сильную идентификацию с матерью», описывая сцены измен ей со стороны отца [Goller, s. 85]. Именно в этих эпизодах, упоминая о том, что «батюшка переходил от одной привязанности к другой и никогда уже не возвращался к матери моей» [Дурова, 1983а,
Второй важный тезис, который Дурова выдвигает и защищает при каждом удобном случае, подчеркивая те глубокие корни, которые пустило в ней гусарское воспитание в раннем детстве, когда она уже к четырем годам «знала твердо все командные слова, любила до безумия лошадей», «с плачем просила, чтобы она [мать] дала мне пистолет пощелкать» (с. 29), – стремление смотреть на военную службу как на судьбу, предопределенную ей свыше с самых юных лет.
2
Далее ссылки на записки Н. А. Дуровой даются по изданию: Дурова Н. А. Кавалерист-девица: Происшествие в России // Дурова Н. А. Избранные сочинения кавалерист-девицы. М., 1983 с указанием страниц в круглых скобках.
Несомненно, что полученное Дуровой в раннем детстве воспитание, давшее особый поворот ее мыслям, и тяжелая обстановка в родительском доме, отсутствие должного понимания со стороны самого близкого ей человека, матери, были теми первыми толчками, которые заставили ее думать об изменении своей участи. Однако причины, указанные выше, оказались бы бессильны подвигнуть Дурову к такому решению, если бы не соединились с врожденной неукротимостью ее натуры, постоянно приходящей в столкновение с узаконенными моралью и обычаями представлениями начала XIX в. о том, какой должна быть благовоспитанная барышня, дочь городничего.
Свободолюбивая и независимая, с решительным мужским характером, Надежда проявляет полнейшее равнодушие и даже пренебрежение к обычным женским занятиям и интересам, предпочитая им верховую езду, опыты с порохом, шумные подвижные игры. Чего стоит описание ее экспериментов с порохом, когда она начиняет им найденную на улице полую гусарскую пуговицу и бросает в печь! В результате вылетевшая из печи, подобно снаряду, пуговица стала со свистом летать по избе, в конце концов лопнув близ ее головы и повредив кожу на макушке, отчего «капли крови вмиг разбрызнулись по всем локонам» (с. 272). Достаточно своеобразными для юной барышни были и ее забавы на природе, во время которых она любила влезать на «тоненькие березки и, схватясь за верхушку руками», соскакивать вниз, чтобы «молодое деревцо легонько ставило меня за землю» (с. 32).
В ней удивительным образом сочетаются доброта и отзывчивость натуры, готовность придти на помощь и замкнутость, привычка полагаться только на себя, скрывать свои мысли и чувства от окружающих ее людей. Любовь к животным, проявившаяся уже в юные годы, часто также становилась причиной рискованных шалостей. Жертвами этих «шалостей» могли стать дворовые девушки бабушки на Украине, все эти Гапки, Хиври, Марты, за которыми она бегала, держа в руке настоящую змею, и которые «с неистовым воплем старались укрыться куда попало от протянутой вперед руки моей, в которой рисовалась черная змея!» (с. 261). Иногда жертвой подобных розыгрышей становилась даже мать Надежды, как это произошло в истории с филином, которого девочке принесли из леса и которого она несколько дней кормила в саду, прежде чем принесла в горницу и, «выставив из-за печи одну только голову птицы, едва было этою фарсою не перепугала насмерть свою мать» (с. 265).
До 14 лет Дурова жила в Сарапуле, в родительском доме, а в 1796 г. мать отправляет ее к родственникам в Великую Кручу (Украина). Очевидной причиной этого поступка было желание уберечь подрастающую дочь от участившихся семейных сцен, безнравственного поведения отца, почти открыто взявшего на содержание девушку-мещанку. Это подтверждается еще и тем фактом,
В Великой Круче в это время жили бабушка Дуровой Ефросинья Григорьевна, дядя Порфирий Иванович и незамужняя тетушка Ульяна. Жизнь у родственников, горячо любивших и баловавших ее, благотворно повлияла на характер девушки, смягчила его. В отличие от матери, которая неустанно твердила ей о горькой женской судьбе, рисуя положение женщины даже привилегированного сословия в самых мрачных тонах, родственники сумели показать Надежде и светлые стороны женской судьбы. Находясь в гостях у тетушки А. Значко-Яворской, она танцует на балах, пользуется определенным успехом у местных молодых людей. Именно тут, в Малороссии, она переживает свое первое романтическое увлечение – любовь к сыну местной помещицы Киряковой. Правда, увлечение это закончилось самым прозаическим образом. Мать жениха узнала о бедности невесты, и дело расстроилось. Крушение своей первой девичьей любви Дурова переживала очень тяжело. Жизнь как бы доказывала ей, что и простое женское счастье для нее заказано: она фактически бесприданница, да к тому же нехороша собой. В десять лет Дурова перенесла оспу, испортившую ее лицо.
Между тем, в жизни Дуровой опять назревали перемены. Мать, отправившая ее на Украину, теперь настойчиво звала ее обратно в Сарапул. Причиной этого были события, разыгравшиеся в 1798 г. В этот год между супругами Дуровыми произошел решительный разрыв, после чего Надежда Ивановна уехала на Украину.
Однако в конце концов Андрею Васильевичу удалось вымолить у жены прощение, и мать Дуровой вернулась в Сарапул. В январе 1799 г. в семье рождается долгожданный наследник – сын Василий, а в 1801 г. – еще одна дочь Евгения. Ко времени возвращения Дуровой в отеческий дом ей уже исполнилось 16 лет, возраст, в котором она в «Записках» уходит в армию. На самом деле в этом возрасте мемуаристка ведет размеренную жизнь девушки на выданье. Вскоре по возвращении Надежды в родной дом мать начинает думать о ее будущем. Приняв во внимание историю с молодым Киряковым, она пришла к выводу, что Надежда может сделать хорошую партию только здесь, в Сарапуле, где ее отец в качестве городничего имел вес и значение.
В «Записках», повествуя о своей жизни дома в этот период, сама мемуаристка признается, что уже смирилась со своей участью уездной барышни. Именно поэтому так неубедительно выглядит ее неожиданное решение уйти в армию, своей немотивированностью напоминая или минутный каприз или же, чего более всего хотелось Дуровой, следование своему предназначению, определенному для нее роком.
Выпавшее звено было восстановлено священником Вознесенского собора города Сарапула отцом Н. Блиновым на основе церковного архива. Им был найден документ о венчании Надежды Андреевны 25 октября 1801 г. с дворянским заседателем сарапульского Нижнего земского суда Василием Степановичем Черновым, имевшим по Табели о рангах самый низший 14-й чин коллежского регистратора и соответствующее жалование – 200 рублей в год. Помимо самого факта замужества «кавалерист-девицы», Блинов не забыл приложить к найденному им документу и свою версию о причинах ухода Дуровой в армию. По этой версии выходило, что Дурова ушла в армию за неким есаулом казачьего полка. В Гродно он ее бросил, и она поступила вольноопределяющимся, то есть товарищем, в Коннопольский уланский полк.
О замужестве Дуровой много писали сразу же после опубликования блиновской статьи, которая дала повод к двусмысленным ироническим замечаниям. Так, Д. Мордовцев, ранее посвятивший Дуровой свой исторический роман «1812 год», теперь писал в статье «Маленькое открытие»: «Ах, Надежда Андреевна! Зачем вы нас обманывали? Мы так любили милый образ 16-летней девушки, совершившей столько подвигов. Сколько хороших, чистых слез умиления пролито на страницы ваших записок юными читателями и читательницами, а знай они, что вы не шестнадцатилетняя девочка, может быть, ни одной бы слезинки не пролили» [Мордовцев, с. 126].