Женщина по средам

Пронин Виктор Алексеевич

– У нас с вами ничего не случилось, - обронила Катя как бы помимо своей воли - она не собиралась ни шутить, ни дерзить, не до того ей было. Просто уточнила из чувства добросовестности.

Смоковницын расхохотался, запрокинув голову и опять Катя, чуть скосив глаза увидела его зубы, но теперь уже все, до последнего.

Зубы у следователя оказались целыми, но великоватыми, словно повылезли из десен больше, чем требовалось. Смех Смоковницына ей не понравился, ненастоящим показался, надсадным, этим смехом следователь будто пытался погасить ее настороженность, склонить

к разговору легкому, необязательному, но откровенному. Хоть и немного прожила Катя на белом свете и не часто ей приходилось вести беседы с незнакомыми людьми, но она ощутила четко и даже с какой-то обостренностью - неискренен Смоковницын, не то чтобы лебезит, а как бы подлизывается к ней...

– Итак, - проговорил Смоковницын, посерьезнев.
– Вы утверждаете, что вас изнасиловали?

Катя вздрогнула от столь жесткого поворота в разговоре и не поднимая головы, кивнула.

– Как это произошло?

– Там же написано...

– Мне нужны ваши слова, ваши объяснения... То, что написали мусора... сами понимаете, не может служить достаточным основанием для выводов. Свои подвиги по задержанию этих, так называемых, насильников, они описали весьма красочно... Дело до пальбы дошло... Будто банду какую брали. Если им верить, то всем ордена нужно выдать... и по квартире улучшенной планировки, - пошутил Смоковницын, но не улыбнулся. Был строг и холоден.

– Вам виднее, - обронила Катя.

– Их ведь не было при самом факте изнасилования? Или они все-таки присутствовали?

Катя подняла голову и в упор посмотрела в глаза следователю.

– Это тоже может быть предметом шуток?
– негромко спросила она. Это тоже смешно?

– Что вы!
– воскликнул Смоковницын, спохватившись.
– Упаси Боже, если я сказал что-то неуместное, простите, пожалуйста. Я только предложил вам рассказать, как все произошло. И только, - он поднял вверх указательный палец.

– Там есть мое заявление...

– Но я должен быть уверен, что написали его именно вы, что ваше отношение к случившемуся не изменилось, что вы не передумали, не вспомнили чего-то такого, что может изменить картину происшедшего... Поверьте мне, моему опыту... Так бывает очень часто! А в делах, подобных вашему, в делах об изнасилованиях, так чаще всего и бывает, - Смоковницын скорбно покачал головой, огорченный людским несовершенством.

– Мое отношение к происшедшему не изменилось. Я подтверждаю все, что написано в заявлении.

– Ага, - Смоковницын с каким-то преувеличенным вниманием, напрягшись и сдвинув брови, вчитался в бумаги, подшитые в серую рыхловатую папку.
– Ага, - повторил он и осуждающе покачал головой. Катя не поняла - осуждает ли он ее за упрямство или же насильников за совершенное злодейство.
– Вам известны имена этих... героев?

– Да. Вадим, Игорь и Борис.

– Хм, - усмехнулся Смоковницын, - вы так трогательно назвали их...

Фамилии вам тоже известны?

– Вадим Пашутин, Игорь Зворыгин и Борис Чуханов.

– Вы давно с ними знакомы?

– С Вадимом давно... С остальными недавно.

– Как

давно? Год? Два?

– Лет десять, наверно... Не меньше. С тех пор, как мы въехали в этот дом... А его семья получила квартиру в соседнем доме.

– Ага, - произнес Смоковницын на этот раз с явным удовлетворением, будто, наконец, уяснил для себя нечто важное.
– Таким образом, можно сказать, что с Вадимом Пашутиным вы знакомы с детства, с тех пор как были еще совсем малышами?
– следователь проговорил последние слова даже с теплотой, с растроганностью.

– Да, так можно сказать, - кивнула Катя, и Смоковницын тут же записал в протокол и свой вопрос, и ее ответ.

– Скажите, Катенька, как складывались ваши отношения с Вадимом Пашутиным на протяжении этих десяти лет? Вы ссорились? Или были какие-то дружеские отношения?

– Ни того, ни другого.

– Значит, скандалов, детских потасовок у вас с Вадимом никогда не было?

– Нет, - сказала Катя, преодолевая внутреннее сопротивление. Она чувствовала, что вопросы Смоковницына, и содержание, даже подобранные слова обесценивают происшедшее, сводят все к невинному недоразумению. Из чего складывается то ощущение, она не могла понять, но сознавала - разговор идет не в ее пользу. Своими ответами она перечеркивает собственное заявление.

– Хорошо, - кивнул Смоковницын, что-то строча в протокол.
– Это важное заявление. Скажите... Вот вы живете с Вадимом в одном дворе, естественно, сталкивались с ним время от времени, встречались... Верно?

– Я с ним не встречалась.

– Нет-нет, - замахал руками следователь.
– Я не имею в виду, что вы с ним встречались в смысле... любовном, что ли... Во дворе встречались на одних дорожках?

– Приходилось.

– Здоровались? Приветствовали друг друга кивком, улыбкой, рукопожатием?

– Какие рукопожатия?!
– возмутилась Катя.
– Привет-привет... Вот и все.

– И это продолжалось все десятилетие?

– Получается, что так, - ответила она с легким раздражением.
– Все это десятилетие я встречалась во дворе со всеми соседями, их там несколько сотен...

– Но не все же соседи вас насиловали, - проговорил следователь вроде бы как для себя, словно что-то уяснив наконец.

– Я могу идти?
– спросила Катя, поднимаясь.

– Обиделись?
– почти радостно спросил следователь.
– Напрасно, - он вскочил, вышел из-за стола, снова усадил Катю на стул, чуть ли не силой усадил.

– Простите меня, Катенька. Я не хотел вас обидеть. Видите ли, характер нашей работы таков, что приходится иметь дело с самыми грязными человеческими отходами... И что делать, что делать, - горестно покачал головой Смоковницын, - черствеем, грубеем, на язык лезут слова не самые лучшие... Но кто-то должен делать и эту работу... Согласитесь, Катенька!

Катя молчала, глядя на свою сумочку, лежащую на коленях.

– Продолжим?

– Ну, давайте... Чего ух там.

– Скажите... Эти двое других... Зворыгин и Чуханов... Вы их тоже знаете? Вы с ними и раньше были знакомы?