Женщина с изъяном

Виннер Лена

Вернее, левая лежала, а правую он положил на поднятое колено. Едва ли он вообще её чувствовал, но так поза получалась почти расслабленной, вызывающе спокойной.

На его правом глазу тоже была повязка. Такая же окровавленная, грязная, бестолковая, наложенная как будто для того, чтобы нанести больше вреда, чем пользы.

Или же с единственной целью — прикрыть пустую глазницу как уродство, которое ни к чему видеть его посетителю.

— Не думал, что вы окажете мне честь.

Он говорил немного

нечетко, как будто очень много выпил, но в меру завуалированной иронии в голосе хватило бы на десятерых.

— Нам сказали, что вы хорошо держитесь, Лагард. И что вы требовали этой встречи.

— Помилуйте, Ваше Величество, как я смею требовать… чего-то.

Никто и никогда не смел бы так говорить с королём. Одной неверной интонации хватило бы, чтобы отправиться на плаху, а Даниэль допустил их уже столько, что было не счесть.

Лица человека, стоящего над ним, я не видела, могла разглядеть его только со спины. Высокий, темноволосый, отлично сложенный. Молодой.

Это и правда был сам король, но Лагард не испытывал по этому поводу ни малейшего трепета.

— Вы не признались, — а вот в голосе Его Величества послышались требовательные нотки.

Однако, помимо их, было в нём что-то ещё.

Что-то, подозрительно похожее на недопустимое для монаршей особы любопытство.

— Мне не в чем признаваться, я об этом уже говорил, — Даниэль не улыбнулся, а скорее оскалился.

Ему всё ещё было очень больно, сознание плыло, и визитера он, скорее всего, почти не видел.

Моя рука сжалась в кулак от собственной беспомощности и этой боли, с которой я ничего не могла поделать.

Это был всего лишь сон, всего лишь чужие воспоминания, в которые мне почему-то довелось заглянуть украдкой, но я чувствовала их как свои.

— Вы упрямы, — король прошёлся по тесной камере, заложив руки за спину. — А ещё храбры. Я бы даже сказал, безрассудны. Вы знаете, что изувечили того человека в разы сильнее, чем он вас?

— Мне нет до него дела, — Лагард немного сполз по стене, потому что держать голову прямо ему было сложно, хотелось прислониться к сырой каменной кладке затылком. — Он выбрал для себя работу, которую я не могу уважать.

Король остановился.

— Вы забываетесь. В память о былой дружбе, мы можем сделать уступку на ваше состояние, но знайте меру.

— А разве мне ещё есть, что терять?

Он засмеялся. Хрипло, болезненно, до того, что пришлось согнуться пополам, морщась от боли, чтобы сплюнуть кровью.

Король стоял, не шевелясь, но и не кривился.

Осмелившись прислушаться к нему, я особенно не надеялась на успех, во всё же, вопреки собственным ожиданиям, почувствовала.

Разочарование. Беспомощность. Злость. Подлинная растерянность человека, получившего нож в спину.

Человека, всегда и неизбежно готового

к подобному, но всё равно не ожидавшего, что удар придётся именно с этой стороны.

Он определённо был непрост, но и труслив и мелочен не был.

Ничего не стоило бы унизить пленника, поиздеваться над ним вдоволь, пользуясь положением, компенсируя себе всё, что пришлось почувствовать, равно как и необходимость эти чувства скрывать.

Они донеслись до меня лишь лёгким отголоском, похожим на слабый ветерок с реки, но в точности своих ощущений я не сомневалась.

Король не пострадал физически, он не опасался, что последний Лагард попытается избавиться от мучений, набросившись на него, как бросился на своего палача. Он всего лишь хотел… Понять что-то.

Быть может, наивно и совсем не по-королевски убедиться в том, что кто-то всё же остался ему верен.

Кто-то, о ком он не подумал, и от кого не ожидал.

В том, что касается заговоров, не участвовать — это уже много.

Я знала, что его отговаривали от этой встречи. Убеждали, что даже закованный и изнемогающий от боли Лагард оставался Лагардом.

И тем не менее, он пришёл.

— Я прикажу прислать к вам врача.

— Оставьте, Ваше Величество, это лишнее. Он у меня уже был.

Лицо короля напряглось.

— Так что вы хотели сказать мне лично? Ваша последняя воля, маркиз?

Это был уже совсем другой разговор, настоящий. В нём не было место предписанному дворцовым этикетом «нам», не было больше короля и замученного узника.

Только два человека, которым не оставалось ничего, кроме как попытаться что-то понять друг о друге.

Даниэль коротко и тяжело засмеялся снова, схватился за ушибленные рёбра, и тут же скривился от боли в руке.

— О нет. Я пока не собираюсь умирать. Если, конечно, на то не будет вашей воли.

— Тогда чего же вы хотите?

— Мне подумалось, что вам будет приятно это увидеть.

Лагард не широко, насколько позволяло его состояние и поза, развёл руками, и лицо короля дернулось.

Он продолжал стоять и смотреть, а Даниэль ненадолго прикрыл свой единственный глаз, давая тому отдохнуть. Ему теперь приходилось постоянно щуриться из-за тусклого света и изменившегося угла обзора.

— Я не нахожу в этом удовольствия, поверьте, — Его Величество отозвался после недолгой паузы.

Даниэль отвесил ему подобие поклона, и снова замер, улыбаясь от боли.

Я не могла разглядеть точно, но готова была поклясться, что на его запекшихся губах выступила кровь.

— Я вам верю. Трудность состоит в том, что и вы верите мне.

Он произнес это так просто, без тени той иронии, что была в начале.

Король усмехнулся. Едва слышно, но так, как мог бы усмехаться обычный человек. Не монарх.