Женщина в черном 2. Ангел смерти

Уэйтс Мартин

Джойс подняла руку.

– Слушаю тебя?

– А у нас сейчас разве не арифметика?

– Ну, обычно по плану – да, но не сегодня. – Ева встала, крепко сжимая в кулаке найденный в подвале ключ. – Арифметикой займемся позже, а сейчас мне необходимо ненадолго отлучиться по делам. Я скоро вернусь.

– Но вы не должны нас оставлять одних, – в голосе Джойс прозвучал праведный гнев.

Ева замерла у двери. На мгновение призадумалась. И торжественно произнесла:

– Джойс, на время моего отсутствия оставляю тебя

за старшую. Это – большая ответственность, но я надеюсь – ты справишься. Проследи, чтобы никто не отвлекался.

Как она и рассчитывала, девочка буквально просияла от гордости.

Дети старательно писали, а Ева тем временем бродила с ключом по дому. Она перепробовала все – двери, комоды, бюро, – все, где только имелись замочные скважины, подходившие по размеру или нет, – и, наконец, перепробовав все замки, какие сумела отыскать, пришла к выводу: ключ не подходит ни к одному.

Интересно бы посмотреть, а как там Гарри справляется?

Призраки прошлого

Гарри вынес фонограф из подвала и пристроил на кухонном столе. В кухне работать было гораздо удобнее – и светло, и относительно сухо – к тому же, хоть он и не верил, разумеется, ни в какую сверхъестественную чушь, что-то в этом подвале его… раздражало. Может, стоявшая там вонь, может, еще что-то… Гарри и сам не понимал, и объяснить толком не сумел бы. Словарный запас у него был, как и у любого практичного человека, к тонким материям игр воображения не слишком приспособлен, и тем не менее с подвалом было что-то не так. Там творилось нечто скверное.

Починка продвигалась медленнее, чем он надеялся поначалу, – руки у Гарри росли, безусловно, из нужного места, просто аппарат был слишком старый, изношенный, насквозь проржавевший – вдохнуть в него жизнь представлялось с трудом возможным.

Гарри в последний раз попытался выровнять барабан и крутанул ручку.

– Ну, давай, – рыкнул, вытирая руки от грязи и ржавчины, – давай, работай, ты, маленькое…

Фонограф загудел и ожил.

– Попалась! – заорал Гарри с торжествующим восторгом. Подключил к фонографу наушники, надел и прислушался.

Сквозь шумы и царапанье, потрескиванье и хрипы до него донесся едва различимый женский голос, далекий, неуверенный отзвук былого, призрак прошлого:

– Элис Драблоу… – Следующую фразу разобрать не удалось. – …в Ил-Марш всю мою жизнь…

«Понятно», – подумал Гарри, мысленно заполняя пробелы между словами. Подождал – но нет, больше ничего не услышал. Переставил иголку на другую дорожку. Голос вновь прорвался сквозь треск статических помех:

– Натаниэль утонул, и теперь она во всем винит меня… – Снова помехи. – …хорошей матерью, уж точно лучшей, чем она могла бы…

Тишина. Гарри попробовал ставить иглу на разные участки цилиндра, пытаясь вновь поймать голос Элис, но безуспешно. Он был безнадежно испорчен. Со вздохом усталого

изнеможения Гарри обратился к месту, где изношенность была меньше. Поначалу он слышал лишь тягучее молчание, а потом внезапно услышал новый голос, слабый, будто издалека:

– Никогда не прощу. Никогда не забуду.

И – молчание.

Гарри напряженно прислушивался, надеясь, что женщина из прошлого заговорит еще. И голос вернулся – на сей раз он прозвучал четко и ясно, будто говорившая стояла у него за спиной, склонившись прямо к уху. Гарри чуть не дыхание ее у себя на шее ощущал:

– Никогда не прощу. Никогда не забуду.

Летчик невольно вздрогнул.

Невидимая для него, в проеме незапертой двери, ведущей в подвал, возникла некая тень – и заскользила вверх по ступенькам, увеличиваясь и уплотняясь.

Гарри, полностью ушедший в прослушивание записей на фонографе, с нарастающей неловкостью разбирал вновь зазвучавший голос Элис:

– Дженет, я… нас засосало… сестричка, милая…

Даже сквозь отвратительную запись Гарри четко осознавал – Элис смертельно боится.

Позади него тень на стене выросла в человеческую фигуру, остановившуюся на пороге у верхней ступени лестницы. Гарри ощутил, как что-то стискивает ему грудь, как труднее и труднее становится дышать. «Нет, – подумал он, – нет, только не здесь и не сейчас…»

А голос Элис все звучал:

– Не смей… – Шипение. – …от меня! Ты ему не… – Кусок записи потерялся, игла проскочила вперед, Гарри не удалось вернуть ее на нужное место. – …не представляешь себе, ты!.. – Статические помехи. – …твоя нечистая совесть!.. – Треск. – Говорю тебе, оставь меня в покое!

Последняя фраза вырвалась отчаянным криком – и все стихло. Остался лишь скрип и покряхтывание старинного аппарата – да неровное дыхание Элис Драблоу, умершей годы и годы назад.

Тень растягивалась по кухне, от дальней стены – вдоль по потолку и вниз, туда, где сидел Гарри. Боль в его груди нарастала, сознание захлестывала непроглядная подводная тьма. В ушах звучали совсем иные голоса, которых не было и не могло быть на записи фонографа:

«Помогите!.. Помогите, капитан!..»

Гарри закрыл глаза. До него донесся ужасный, задыхающийся крик, вопль, раздирающий барабанные перепонки, – и он закричал в ответ. Сорвал наушники, швырнул на стол – и дико уставился на старинный фонограф.

– С вами все в порядке?

Гарри так и подскочил на стуле, прижимая ладонь к бешено бьющемуся сердцу, трудно и громко дыша. Нет, этот голос донесся не из его сознания, а из реальности. Голос Евы, стоящей в дверном проеме.

Тень исчезла.

В глазах Евы блестела тревога.

– Гарри? С вами все в порядке?

Он счел за лучшее промолчать.

– Ну, – Ева кивнула в сторону фонографа, – нашли там что-нибудь веселенькое?

– Нашел, – ответил Гарри мрачно. – Но далеко не веселенькое.