Женщина в черном 2. Ангел смерти
Шрифт:
– Да, – осторожно сказала Ева, – о да. Я их слышала.
– А надо было не слышать, а слушать, – обронил старик и опять побрел к лестнице.
Ева поняла: если она хочет, чтобы слепец вернулся и выпустил ее, необходимо что-то срочно сделать. Или сказать?
– Это она, верно?! – крикнула она в удаляющуюся спину. – Дженет Хамфри! Это о ней вы сейчас говорили?!
Старик застыл на месте, впрочем, обернуться все еще медлил.
– Сынишку своего потеряла, Натаниэля, в болоте он утонул, – голос его звучал медленно
«Надо заставить его говорить дальше, – думала Ева, – и не только затем, чтоб заставить отпереть замок, но и просто потому, что нужно узнать правду».
– Но как ей удалось?!
Старик, словно не к ней, а в никуда обращаясь, пробормотал короткий стишок, и что-то не похоже было, чтоб он сам его придумал:
– Коль ее увидишь, помни не шутя, что погибнет вскоре малое дитя. – Он снова медленно закивал. – Вот так, так оно и есть, все верно. Потому и не могу я вам позволить в дом воротиться.
Ева призадумалась, вникая в смысл сказанного.
– Но, – осенило ее, – одно дитя уже умерло.
Старик медленно обернулся – и незрячие глаза словно вонзились ей в лицо.
Джеймс
Джеймс сидел в классе, безуспешно пытаясь сосредоточиться на сочинении – ничего не выходило. Смерть Тома потрясла всех, однако ближе всех к сердцу принял ее именно он. Они с Томом подружились сразу же, как уехали из Лондона, и, хоть в глубине души Джеймс и не был уверен, вправду ли Том ему по душе, друг – все одно друг, а как не переживать, если с другом подобное приключилось?
Убежать – вот чего ему хотелось, удрать поскорее и подальше. Да только… удерешь тут, ага. Тут из дома-то нос еле высунешь без дозволения чертовой миссис Хогг. Одно и остается – торчать в классе, изнывая от раздражения и тревоги.
Джеймс покосился на Эдварда – парня, который был его лучшим другом раньше. Что стряслось, он и сам не мог взять в толк. И дело не только в том, что у Эдварда мать померла, – много всего наложилось. Понятно, что надо продолжать стараться быть с Эдвардом подобрее, но что толку? Эдвард изменился – придется смириться.
Мальчик уныло уставился в тетрадку. Нет, больше писать он не мог, на части разорвись, и в классе сидеть – тоже. Он поднял руку.
– Мэм, – сказал погромче, чтоб привлечь внимание миссис Хогг, – я есть хочу.
Джин на миг оторвалась от вязания, взглянула на Джеймса поверх очков…
– Сначала допиши сочинение, – уронила, будто камушек. И вернулась к своим спицам.
Рука Джеймса взметнулась снова.
– Да я уж закончил, мэм.
– Тогда, – вздохнула Джин, – перепиши начисто.
– А мисс Паркинс – она всегда позволяла…
– Мисс Паркинс здесь нет! – Джин швырнула вязание на стол с такой силой, что ученики
Ритмичное позвякивание спиц возобновилось.
Джеймс просто не мог заставить себя сидеть смирно – болтал правой ногой со столь неукротимой энергией, что чудо, как со стула не падал. Внезапно его осенило, и он поднял руку в третий раз.
– Мэм…
Теперь Джин начинала беситься всерьез и по-настоящему и уже готовилась накричать на мальчишку или наказать его, но Джеймс не дал ей и рта раскрыть.
– Мне бы в туалет, мэм, – сказал неуверенно.
Джин вздохнула и закатила глаза:
– Хорошо, иди уже. Иди наконец.
Выскочив из классной в холл, Джеймс торопливо осмотрелся и, вместо туалета, куда отпрашивался, направился в сторону кухни, мысленно поздравляя себя с проявленной незаурядной смекалкой.
Он, конечно, не заметил закутанной в черные одежды женщины, внимательно наблюдавшей за ним с верхней ступеньки лестницы.
Охочусь по ночам…
– Как вас… как ваше имя?
Ева всмотрелась в приблизившееся лицо слепца, понимая, что необходимо его разговорить. Привлечь его внимание, вкрасться к нему в доверие. Любой ценой заставить отпереть замок. Ничего, ничего, ей так часто приходилось бороться с ребячьими истериками и вспышками гнева, что она знала, как утешают и успокаивают людей. Уж со стариком как-нибудь да разберется.
– Мое-то? – переспросил он неуверенно, будто не слышал подобного вопроса уже долгие годы и теперь раздумывал над ответом. – Джейкобом кличут.
– Значит, Джейкоб. – Ева старательно улыбнулась (не беда, что он не видит ее, главное, чтоб в голосе тепло улыбки уловил). – Здравствуйте, Джейкоб. Я – Ева. Вы здесь давно живете, Джейкоб?
Старик помотал головой, будто отгоняя назойливую муху.
– Всю жизнь и живу.
– Но я думала, что деревню все покинули…
– Точно, – закивал он, – покинули. Я последний остался. Последний…
– Что вы имеете в виду? – подалась вперед Ева.
– Мертвые они, – бросил старик, точно выплюнул, и рассмеялся пронзительным полубезумным смехом. – Все померли. Одного меня она не достала. Видите? – Морщинистая рука указала на мутные бельма на месте зрачков. – Таким и уродился.
Потер глаза пальцами – и даже не сморгнул.
– Так как же вам удалось выжить, Джейкоб?
– Из-за этого. – Он вновь указал на свои невидящие глаза.
– Понятно. Но… чем вы живете, чем питаетесь?