Женщины-масонки
Шрифт:
Кого винить за то, что прогулка в Марли имела свой конец, как имела и свое начало? Разве все наши привязанности, все наши капризы не являются в большей или меньшей мере прогулками в Марли?
Прощайте, друг мой; Вы были со мной очень милы, и я навсегда сохраню о Вас приятное воспоминание. Я не хотела покидать Вас так скоро, но что Вы хотите? Если бы непостоянства не существовало, я бы его выдумала. Поищем вместе предлог, если Вам так угодно: Ваш камин дымил, Ваш швейцар был нелюбезен, Ваши бакенбарды стали чересчур длинными.
Не думайте больше обо мне – Вы только даром потратите время; представьте себе, что к Вам залетела ласточка и что с наступлением зимы ласточка улетела.
Прощайте.
Пандора».
VI
БЕДНОСТЬ
Филипп
Первое, что совершило правосудие,– было сообщение в вечерней газете «О прискорбном событии, жертвой которого стал г-н Филипп Бейль, проживающий на улице такой-то, в доме номер таком-то».
Далее следовали подробности.
Прочитав эту заметку в рубрике происшествий, Филипп пришел в ярость, ибо он сделал все, от него зависящее, чтобы сохранить инкогнито; он просил об этом, и это было ему обещано. Заметка, предназначенная для печати, была отредактирована в его присутствии. Как же могло случиться, что назвали его фамилию и адрес?
Этот случай показался полиции более чем странным, и она сочла нужным собрать о газете всевозможные сведения; полицейские перерыли всю типографию, но заметки не обнаружили; они допросили наборщиков – те утверждали, что напечатали то, что дал им редактор газеты.
Фальцовщиц, брошюровщиц и других женщин, работавших в мастерских, смежных с типографией, допрашивать не стали.
Кому это было на руку?
Об этом никто и не задумался.
Филипп выдержал удар, нанесенный ему оглаской, которая в течение двух недель выставляла его в глазах Франции и заграницы в самом нелепом виде, невыгодном для его будущего. Человек, который позволяет себя обокрасть,– не более как глупец; какую же должность, какой пост может он занимать?…
Он не пытался бороться с обстоятельствами. Почувствовав, что в настоящее время он побежден, он склонил голову; ветер был ему враждебен – он хотел переждать этот ветер.
Чтобы найти деньги Филиппа, полиция проследила за людьми с дурной репутацией и даже кое за кем с репутацией хорошей; она проверяла заставы и рассылала телеграммы; она не поймала никого.
Таким образом, Филиппу не оставалось ничего иного, как покориться судьбе.
Пытаться же увидеть Пандору и просить у нее объяснений ему не позволяла гордость.
Тревожиться из-за женщины? Полноте! В делах такого рода его принципы были незыблемы. В постигшем его несчастье он видел лишь случай, а не урок.
«Я снова обрету богатство,– говорил он себе,– я пройду за ним по всем дорогам; если для этого понадобится отвага, я ее обрету, если понадобится только терпение, я обрету и его. Преследуемого столь упорно никогда уже не смогут затравить в его берлоге. Доселе я был баловнем судьбы; ныне я выпью горькую чашу до дна. Для человека, наделенного силой воли, существует не просто несколько способов достичь своей цели, а великое множество таковых: тут и расчет, и танцы, и элегантные костюмы, и изобретательность, и глупость, и ум. Разве в нашем снисходительном девятнадцатом веке я буду единственным из тех, кто сумел вытащить лапу или крыло из капкана? Какое-то препятствие надо будет преодолеть, какого-то человека победить – и вот я снова на коне! Я хочу стать счастливым и сильным – таковым я и стану! Я стану им, ибо упорство – инструмент столь же сильный и столь же непобедимый, сколь резец скульптора! И в наше время не было примера, чтобы для человека, наделенного таким упорством, не настал его час! Нет! Настойчивые устремления,
Эта уверенность помогла ему переносить испытания, в которых не было для него ничего нового, но которые, возникая снова и снова, становились для него все более тяжелыми и все более унизительными. В самом деле: Филиппу Бейлю не один раз приходилось сидеть без денег, но в те поры ему было двадцать или двадцать пять лег, а этому счастливому возрасту ростовщики поклоняются так же, как поклоняются солнцу солнцепоклонники. Следовательно, он никогда не принимал всерьез денежные затруднения, которые к тому же всегда бывали кратковременными. Но в тридцать лет ему пришлось убедиться, что лишения, особливо когда они продолжительны, являются тем злом, на которое человечество обижается сильнее всего.
Долги, к которым так легко относится молодежь, становятся невыносимы для людей зрелого возраста. И в этих обстоятельствах Филипп обнаружил, что добыть деньги куда проще для кутежей и для игры, чем для удовлетворения честолюбия и для дела. Деньги не любят, когда их занимают для дела, так же, как женщины не любят, когда за ними ухаживают, разговаривая о высоких материях.
И вот он страдал больше, чем ожидал, хотя боролся с нуждой довольно долго. Мы могли бы исписать не одну стопу бумаги, повествуя о его действиях и стараниях; мы могли бы последовать за ним к посланникам в здания дипломатических миссий, на Бульвары, на Биржу, на балы официальные и на балы частные в Оперу; мы могли бы, наконец, подсчитать его на вид непринужденные ходатайства, его хитрости, которые он скрывал под видом беспечности, и его всегда умную лесть. Он великолепно владел драгоценным искусством скрывать пламенную энергию под видом благопристойной лени и легкомыслия. Стоило ему где-то появиться, как он сразу же вызывал к себе доверие.
Такой такт, такая осмотрительность заслуживали награды. Однако дела шли из рук вон скверно. Где бы он ни появлялся, фортуна ускользала от него или поворачивалась к нему спиной.
Ловкий и смелый – мы уже имели возможность убедиться в этом,– он занялся промышленностью. Он набрасывал планы, писал докладные записки. Иные из его мыслей были удачными, новыми и блестяще изложенными. Филипп отправился к банкирам и промышленникам, но и тут злой гений преследовал его по пятам: куда бы он ни принес свой проект, ему тотчас же показывали другой, точь-в-точь такой же: те же мысли, те же способы их осуществления, а частенько и тот же стиль.
После двух или трех неудач такого рода Филипп, спрашивавший себя, уж не играет ли с ним судьба какую-то отвратительную шутку, смутно припомнил, что в то время, как он работал над своими докладными записками, его не раз удивляло, что страницы перепутаны и что порой на них встречается и почти незаметный для глаза типографский брак.
Как-то раз он обнаружил в одной из брошюр длинный и тонкий белокурый волос – такие волосы могут быть только у женщины.
Это очень его удивило.
Он сопоставил этот факт с другими фактами; когда он рассматривал их каждый в отдельности, все они казались совершенно невинными, но стоило ему связать их воедино, как они представлялись результатом действия чьей-то воли, воли таинственной и зловещей.