Женщины-масонки

Монселе Шарль

И вот, на закате лет, омраченном частыми грозами, он и встретил мадемуазель Пандору.

Мы уже попытались объяснить читателю положение дел и помочь ему понять эту любовь.

В настоящее время он обожал эту девицу сильнее, чем когда бы то ни было, несмотря на многочисленные нарушения их договора, составленного, говоря деловым языком, на простой (не гербовой) бумаге.

Однако и в разгар любви он постоянно испытывал тревогу и угрызения совести.

Эта тревога возникла у него в день отъезда в Испанию при чтении таинственного письма, которое он купил у горничной Пандоры.

Эти угрызения совести возникли у него по возвращении

в Париж, когда, развернув какую-то газету, он, к величайшему своему изумлению, прочитал заметку об ограблении Филиппа Бейля.

До этого момента граф не мог заставить себя принять всерьез анонимное письмо, а главное, приказ Пандоре «разорить г-на Филиппа Бейля в трехмесячный срок»

Он думал, что это либо шутка, либо какое-то пари

Но когда он увидел, что это осуществилось, осуществилось страшно и точно, он затрепетал.

Две навязчивые мысли выбились на поверхность из мрачной бездны его размышлений.

Первая мысль заключалась в том, что Пандора является членом какого-то страшного общества.

Вторая – что он, он сам является соучастником Пандоры, поскольку он молчал и до, и после события 26 октября.

Если бы позволяло его состояние, он, не колеблясь ни минуты, тайком возместил бы убытки Филиппу Бейлю. Он от всего сердца жалел молодого человека, о кратковременном соперничестве с которым он забыл; когда с Филиппом случилось это несчастье, граф раскаялся, что некогда вынес ему столь суровый приговор.

Это постоянно снедавшее графа беспокойство духа заставило его поискать способ как-то возместить ущерб, как-то компенсировать потерн, которые понес Филипп. Его мучила мысль о том, что честь его пострадала, а потому воображение графа заработало едва ли не первый раз в жизни, и, как это обыкновенно бывает с апатичными натурами, когда они изо всех сил стараются осуществить свое решение, он был вне себя от изумления, открыв в себе золотые прииски изобретательности и нетронутые алмазные россыпи дипломатичности. С невыразимым удовлетворением он исследовал эти ему самому доселе неведомые области своего мышления и наконец составил план, который, как первый опыт, был менее цепным, чем план, составленный мастером своего дела. Это был план, который, вполне отвечая его намерениям помочь Филиппу Бейлю, отвечал и его собственным интересам, а в то же время это была окончательная расплата с графиней, его женой.

Этот план, с осуществлением которого читателю доведется познакомиться, всецело зависел от Филиппа Бейля

И, следовательно, целых полгода граф д'Энгранд ни на минуту не переставал издали следить за Филиппом Бейлем, изучать, вникать в его жизнь день за днем.

И вот однажды утром он явился к Филиппу под предлогом, о котором мы уже упомянули.

А теперь мы вернемся к разговору, который начали эти два человека.

Объявив о том, что состояние его погибло, граф как бы случайно обронил фразу о том, что у него осталось около тысячи луидоров.

– Тысяча луидоров, граф? – переспросил Филипп.– Но с такой суммой еще можно поправить свои дела.

– Не думаю.

– Хотел бы я иметь возможность доказать вам это!

– Ничего нет легче! – сказал граф, с восторгом видя, как быстро осуществляется его план.

– Что вы хотите этим сказать?

– Не случай посвятил меня в тайну ваших затруднений. Замыслив одно важнейшее дело, я подумал о вас. У вас есть энергия и чуткость – два качества, которые обычно исключают друг друга; стало быть, вы тот человек, который мне нужен.

– Хотя

я еще не вполне понял вас, граф, я счастлив, что имел честь заслужить ваше расположение.

– Более того, мое доверие.

– Не понимаю.

– Сейчас объясню.

Филипп удвоил внимание.

– Вы понимаете в делах, господин Бейль?

– Немного понимаю, граф.

– Сумеете ли вы проникнуть в лабиринт моих дел? Они страшно запутаны, и по этой причине, равно как и по множеству других причин, я не хотел бы обращаться к юристам. Вы не можете себе представить, какое отвращение вызывают у меня эти законники! С ними пришлось бы войти в некоторые подробности, и мне пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы моя честь не пострадала и чтобы, выражаясь языком старых наших писателей, руки мои остались незапятнанными. Я этого не желаю; в моем возрасте люди не любят краснеть в присутствии других лиц; для меня вполне достаточно моего зеркала, когда я остаюсь с ним наедине. Но друг, молодой и потому более снисходительный, преданный мне, как сын… или как зять… лучше, чем кто бы то ни было, сможет помочь мне разобраться в обстоятельствах, в которых я очутился.

– И ваш выбор пал на меня, граф?– спросил Филипп, ошеломленный тем, что он сейчас услышал.

– Да, мой друг.

– Но кому я обязан тем, что вы так высоко меня оценили? Я горжусь этим, но мое удивление столь же безгранично, сколь и моя гордость!

– Можем ли мы объяснить, как зарождаются наши симпатии, господин Бейль? И неужели вы еще рассчитываете на поддержку света после удара, который был нанесен вам в прошлом году? В этом случае вы в ваши тридцать лет оказались бы наивнее пятилетнего ребенка. Но если вам так уж необходимо знать причину, в силу коей я питаю к вам дружбу, то да будет вам известно, что при первой Реставрации весьма близкие отношения связывали меня с вашим дядюшкой с материнской стороны. Этого достаточно для того, чтобы я если и не покровительствовал его племяннику, то, во всяком случае, пришел к нему на помощь, когда ему грозит неотвратимая катастрофа.

– О граф! Вы неправильно меня поняли!– воскликнул Филипп.

– Примите же руку, протянутую вам искренно и чистосердечно.

Филипп горячо пожал руку графу д'Энгранду.

– Я к вашим услугам,– сказал он.

– Без исключения?

– Без исключения.

– Отлично! В таком случае первой вашей обязанностью будет принять эти сто луидоров, которые вам необходимы,– сказал граф, вынимая из кармана своего жилета небольшой сверточек.

– Сударь!…– покраснев, воскликнул Филипп.

– Ваш дядюшка частенько ссужал мне деньги,– поспешно прибавил граф.

Филипп улыбнулся.

– Вы умеете оказать услугу так умно и благородно, что ваша деликатность трогает душу больше, чем сама услуга. Я принимаю ее, граф, и благодарю вас.

– В добрый час!

– Но вы заговорили о каком-то деле…

– Как раз к нему-то я сейчас и подхожу Вы, конечно, знаете, что мы с графиней д'Энгранд произвели раздел имущества?

Филипп утвердительно кивнул головой.

– Когда разделение состоялось – а было это пятнадцать лет назад,– состояние, которым обладала графиня и которое заключалось как в ценных бумагах, так и в недвижимом имуществе… Кажется, это так называется?– со смехом перебил себя граф.– Так вот, это состояние было в три раза больше моего. С тех пор она вела самый скромный образ жизни, расходуя едва ли треть своих доходов. Меньшего я и не ожидал от ее благоразумия. А сейчас…