Женская верность

Буденкова Татьяна Петровна

— Сама переживаю. Что делать — не знаю. Да и Елена догадывается, что с Петром неладное творится, — Анастасия завернула картошку в прежнее старое одеяло.

— Пойду домой. Ужин ещё не готовила.

— Ну, щё ж, мы сказали. Вы уж там сами решайте. Гнать его не будем. Но кабы не пристрастился, — Устинья встала со стула, прощаясь с Анастасией.

Время шло, но ничего не менялось. Петро частенько забегал к тёще пообедать.

Татьяна, выслушав Устинью и Акулину, сказала, что от водки спасти не может, а от тоски остудный заговор знает. Пообещала

приготовить. И принесла стакан воды. Предупредив, как зять попросит напиться, пусть дадут. Тоска по сыну, что ест его душу, сойдет. А вот будет он пить, или нет — тут она не помощник.

И правда, ездить на кладбище, то ли от Татьяниной воды, то ли уж так время пришло, Петро перестал. А пить — нет.

Однажды Елена прибежала вся в слезах.

— Пришел вчера темной ночью. Сытый, довольный и спать улегся. А от самого "Кармен" — одеколоном пахнет, — как могла, Елена старалась удержать слёзы.

— Не трави себе душу, девка. Твой отец тоже, кода в отлучке был, вряд ли монахом жил. Да, жена его — я. Вот и ты — жена свово мужа. Дите родить надо.

— Да, думаю, что понесла. А уж говорить, нет ли — и не знаю. Да свекровь примечает всё. Думаю, что догадывается.

— Куды ж тебе деваться? Може остепенится. Сказывай. Ну, уж ежели совсем худо станет — ты не одна. На произвол судьбы не бросим. Не сумлевайся, — Акулина накапала Елене в рюмку сердечных капель, разбавила водой.

— Уж коли не одна теперь. То думай про дите. Переживай поменее. Оно всё вместях с тобой переносит, — и Акулина подала ей рюмку из толстого старинного стекла.

Узнав о беременности жены Петро, казалось, стал прежним. Даже если случались задержки на работе, то домой он приезжал прежним: уставшим, голодным и строил планы на будущую жизнь. Рассказывал, какой здесь огромный город будет. Ведь это ж сколько народу потребуется, чтоб на таком заводище работать! Только в тех планах будущий ребенок был обязательно сын.

— Петенька, а если дочь родится? Ведь неведомо до рождения узнать — кто, — Елену обижало и настораживало такое отношение мужа.

— Сын у нас будет. И не болтай всякую глупость, — голос прозвучал резко, даже зло.

— Ну, почему глупость? Уж кого бог даст — тот и родится. Даже заведомо зная — сын или дочь — мы с тобой родим того, кого нам определено родить, — Елена старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал.

— Ну, вот и глаза на мокром месте. И так должна понять, что каждый мужик хочет, чтоб сын родился. А я одного не уберег, так что теперь уж и не ждать? — раздражение в голосе Петра не проходило.

— Я же не сказала, что обязательно девочка родиться. Но ведь ты должен понимать, что это от меня не зависит, — Елена, не желая продолжать разговор, который не сулил ничего хорошего, постаралась сгладить раздражение мужа.

— Не зависит? А от кого зависит? И прекрати реветь! — Петро уже не говорил, кричал.

— Петя, хватит. Успокойся. Нельзя Елене сейчас так волноваться, — Анастасия вышла с кухни, и, пытаясь погасить бессмысленную ссору, попробовала перевести

разговор на другую тему.

— Я вот что спросить хотела, завести на завтра тесто или утром блинчиков напечь?

И хотя было видно, что настроение Петра не изменилось, но ссора погасла.

С этого дня Петра как подменили. Он опять стал возвращаться на подпитии. Елена старалась не замечать, но запах чужих духов на одежде мужа все чаще заставлял Елену плакать. На все вопросы жены Петро отмахивался: "Каких только чудачеств у беременных не бывает? Духами ей пахнет! Общаться-то приходиться с разными людьми. И не только с мужиками. Может какая и пользуется такими духами. Так что ж мне кричать, чтоб ко мне не подходили, а то жена ревнует? Люди засмеют".

Свекровь как могла, оберегала Елену. Жили они дружно. Так, что соседи решили, что это мать и дочь, а Петро — зять.

Лето уже подходило к концу, когда Петро на обед заехал к тёще. Машина, скрипнув тормозами, остановилась у барака. Сидевшая у входа на лавочке Акулина, встала и было направилась в комнату, накрыть стол. Но в машине, рядом с уже знакомым шофером, сидела незнакомая женщина. Акулине бросились в глаза ярко красные губы да вздернутый вверх подбородок.

— Энто кто будет? Петр Ефимович?

— По работе. Иди тётушка, накрывай на стол, а то видишь — меня ждут.

— Устишка дома, она и накроет. Раз торопишься, то нечего рассусоливать, иди, — и Акулина вернулась на лавку.

Петро повернулся к машине, открыл дверку, коротко бросил, что долго не задержится. На что пассажирка ответила с улыбочкой, чтоб поторопился, а то обед короткий.

Акулина поправила подол — не помялся ли, кончики платка на голове, и уже собралась уходить, как дверка машины хлопнула и незнакомка аккуратно вылезла из кабины.

— А вы, извиняюсь, кто Петру Ефимовичу будете? — ярко накрашенные губы, платье шифоновое, туфли на каблучке. Вид явно не рабочий.

— Сродственница. А вы, видать, знакомая. Али по работе?

— Ну… Как бы так сказать… Я, знаете ли… женщина одинокая и вашему родственнику не во вред будет со мной общаться.

— Жена у него в положении, одинокая женщина, ни одинокая, а всё одно женщина — понять должна.

— Ну, уж нет! Мне тоже бабского счастья хочется! Вот ещё, буду я о других печься! Это дело такое — каждая за себя. Да вам-то что, в вашем-то возрасте? И сродственница вы его, а не её. А я женщина видная. Гляньте — какая мы пара! — и она оперлась о крыло машины, отставив в сторону согнутую в коленке ногу.

— Пара! Пара!!! — Акулина ухватила эту тонкую ногу в шёлковом чулке и, не помня себя от захлестнувшей обиды, рванула в сторону. Не успев взвизгнуть, женщина упала на песок. Акулина отряхнула ладони.

— Будешь возле чужих мужиков околачиваться — обе ноги повыдергаю!!!

— Аллочка, что случилось? — Петро, пообедав, как раз выходил из барака.

— Ой, так ногу отсидела, так отсидела… Прямо подвихнулась вся, — и, повернувшись к Акулине, — Ну, что ж, досвиданьица.