Жены и дочери
Шрифт:
Затем она пыталась успокоить себя разумными доводами. Если бы это было неправильно, навязчиво, бестактно, крайне неуместно, кто, как не ее отец, с готовностью запретил бы эту поездку? Но разумные доводы были бесполезны, после того как Молли забрала слова миссис Гудинаф себе в голову. Чем больше она старалась прогнать прочь эти фантазии, тем больше они отвечали ей (как Дэниэль О'Рурк отвечал Лунному человеку, когда тот просил Дэна отпустить лунный серп и лететь в пустое пространство[1]): — «Чем больше вы нас просите, тем крепче мы станем держаться».
Можно улыбнуться, видя мучения юной девушки, но для нее они были неподдельными и причиняли острую боль. Все, на что Молли могла решиться: присматривать за добрым старым сквайром, обеспечить ему душевный и физический отдых, постараться положить конец любым ссорам, которые могут возникнуть между ним и Эми, и насколько возможно, избегать Роджера. Милый Роджер!
Молли настолько отличалась от себя прежней, что Роджер заметил в ней перемену, как только она приехала в поместье. Она тщательно определила дни своего визита, их было ровно столько, сколько она провела в Тауэрсе. Она боялась, что если останется в Хэмли на более короткий срок, сквайр может забеспокоиться.
И все же, когда она приехала, каким очаровательным показалось ей это место в красках ранней осени! Роджер стоял у входной двери, встречая ее. А теперь он отошел, очевидно, чтобы позвать невестку, которая скромно вышла вперед в своем глубоком вдовьем трауре, держа мальчика на руках, словно защищая свою робость. Но мальчуган вырвался и побежал к экипажу, желая поприветствовать своего друга кучера и получить обещанную поездку. Роджер сказал мало, ему хотелось, чтобы Эми чувствовала себя дочерью этого дома, но она слишком робела, чтобы много говорить. Она только взяла Молли за руку и повела ее в гостиную, туда, где от внезапного порыва благодарности за всю нежную заботу, которую получила во время своей болезни, она обняла Молли и крепко расцеловала ее. И после этого они стали подругами.
Приближалось время ланча, а сквайр всегда появлялся за столом скорее ради удовольствия видеть, как обедает его внук, чем для того, чтобы утолить свой голод. Теперь Молли сразу же заметила, как обстоят дела в семье. Даже если бы Роджер ничего не рассказал о них в Тауэрсе, она бы сразу поняла, что ни отец, ни его невестка до сих пор не нашли ключа к характеру друг друга, хотя уже прожили несколько месяцев под одной крышей. Эми, казалось, в своей нервозности забыла английский и смотрела ревнивым взглядом недовольной матери на то, как сквайр забавлялся с ее маленьким мальчиком. Должно признать, его забавы были не самыми благоразумными: ребенок потягивал крепкий эль с явным удовольствием и громко требовал все, что доставляло удовольствие взрослым. Эми едва ли могла уделить внимание Молли из-за своего беспокойства по поводу того, что делал или ел ее ребенок; и, тем не менее, она ничего не говорила. Роджер сел на противоположном конце стола, напротив того места, где сидели дедушка и внук. После того, как первые требования мальчика были удовлетворены, сквайр сам обратился к Молли.
— Ну! Значит, вы приехали навестить нас, хотя вращались в знатном обществе. Я подумал, вы собираетесь порвать с нами, мисс Молли, когда узнал, что вы уехали в Тауэрс. Не могли найти другого места погостить, пока отец и мать в отъезде, кроме как у графа, да?
— Они пригласили меня, и я поехала, — ответила Молли. — Теперь вы пригласили меня, и я приехала сюда.
— Думаю, вы могли бы знать, что будете всегда желанной гостьей здесь, не ожидая приглашения. Что ж, Молли! Я считаю, что для меня вы больше, чем дочь, нежели та мадам! — произнес сквайр, немного понизив голос, и возможно, полагая, что детский лепет заглушит его слова. — Нет, не стоит смотреть на меня так жалостливо, она с трудом понимает английский.
— Думаю, понимает! — возразила Молли тихим голосом, тем не менее, не поднимая глаз из-за страха увидеть выражение безысходности и печали на лице Эми. Она почувствовала признательность, словно ей оказали личную услугу, когда услышала, как Роджер заговорил с Эми мгновение спустя нежным тоном братского дружелюбия; и некоторое время спустя эти двое были полностью заняты беседой, позволив сквайру и Молли продолжить разговор.
— Он крепыш, верно? — спросил сквайр, гладя маленького Роджера по кудрявой головке. — Он может выпустить четыре облака дыма из дедушкиной трубки, и не закашляться, правда?
— Я больше не буду пускать облачка, — решительно произнес мальчик. — Мама говорит: "Нет, нельзя".
— Это так похоже на нее, — заметил
Молли посчитала своим долгом, повернуть разговор от всех личных тем и заставить сквайра рассказывать о том, как продвигается осушение земель, весь остаток ланча. Он предложил ей самой посмотреть на эти работы, она приняла предложение, думая, тем временем, как мало ей пришлось ожидать слишком близких столкновений с Роджером, который, казалось, посвятил себя своей невестке. Но вечером, когда Эми поднялась наверх уложить ребенка спать, и сквайр задремал в своем кресле, Молли внезапно вспомнила слова миссис Гудинаф. Она фактически осталась наедине с Роджером, как уже бывало много раз, но сейчас она не могла не признать, что между ними существует напряженность. Она не встречалась с ним прежним, открытым взглядом. Она бралась за книгу во время пауз в разговоре, оставляя его озадаченным и недовольным переменой в ее поведении. И так продолжалось все время ее визита. Если порой она забывалась и позволяла себе прежнюю естественность, то в иное время она сдерживала себя и становилась чопорной. Роджер страдал от всего этого, и с каждым днем его страдания усиливались; он все больше желал найти этому причину. Эми тоже, молча заметила, как менялась Молли в присутствии Роджера. Однажды она не выдержала и сказала Молли:
— Вам не нравится Роджер? Он бы вам понравился, если бы только вы узнали, какой он хороший! Он ученый, но это ничего. Им восхищаются и любят за его доброту.
— Он очень хороший, — согласилась Молли. — Я знакома с ним достаточно давно, чтобы знать это.
— Но вы не считаете его приятным? Он не похож на моего бедного мужа, разумеется. А вы тоже хорошо его знали. Ах, расскажите мне о нем как-нибудь. Когда вы впервые с ним познакомились? Когда его мать была жива? Молли очень полюбила Эми; когда последняя чувствовала себя непринужденно, у нее были очень очаровательные и привлекательные манеры. Но из-за неловкости своего положения в доме сквайра, она испытывала почти отвращение к нему, и он тоже вел себя с ней самым худшим образом. Роджер страстно желал примирить их обоих и несколько раз советовался с Молли, какими самыми лучшими средствами довести это дело до конца. Пока они разговаривали на эту тему, она говорила с ним спокойно и с благоразумием, которое унаследовала от своего отца. Но когда их обсуждение этой темы подошло к концу, она снова вернулась к надменности и сдержанности. Ей было очень трудно придерживаться этой новой манеры поведения, особенно когда пару раз она представила, что это причиняет ему боль. Она поднялась в свою комнату и внезапно расплакалась, пожелав, чтобы ее визит закончился, и чтобы она немедленно очутилась в бедной событиями безмятежности собственного дома. И все же некоторое время спустя ее желание изменилось, она цеплялась за быстро пролетающие часы, словно удерживала счастье каждой минуты. Ей было неизвестно, что Роджер прилагал усилия, чтобы сделать ее визит приятным. Ему не хотелось казаться зачинщиком всех незначительных планов на каждый день, поскольку чувствовал, что, так или иначе, он утратил ее прежнее расположение. Однажды Эми предложила отправиться за орехами; на другой день они устроили маленькому Роджеру неслыханное удовольствие — чай на свежем воздухе; и на третий день было что-то приятное. И именно Роджер устроил все эти простые затеи — он знал, что они понравятся Молли. Но ей казалось, что он всего лишь следует идеям Эми. Неделя почти прошла, когда однажды утром сквайр нашел Роджера, сидящим в старой библиотеке — книга лежала перед ним, но в действительности он был так глубоко погружен в свои мысли, что вздрогнул при неожиданном появлении отца.
— Я подумал, что застану тебя здесь, сынок! До зимы мы отделаем старую комнату. В ней довольно затхлый запах, и все же, я вижу, что это место для тебя! Я хочу, чтобы ты обошел со мной поле в пять акров. Я подумываю засеять их травой. Пора тебя вывести на свежий воздух, ты совсем помрачнел, сидя над книгами, книгами, книгами. Ничто так не крадет здоровье у человека, как они.
Роджер вышел с отцом, едва разговаривая с ним, пока они не удалились довольно далеко от дома. Затем он заговорил с такой внезапностью, что невольно отплатил своему отцу за испуг, который испытал четверть часа назад.
— Отец, помните, что в следующем месяце я снова собираюсь уехать на Мыс Доброй Надежды! А вы говорите о ремонте библиотеки. Если она предназначена для меня, то меня не будет всю зиму.
— Разве ты не можешь обойтись без этого? — умолял его отец. — Я думал, возможно, ты забыл об этом.
— Конечно, нет! — ответил Роджер, улыбаясь.
— Ну, они могли бы найти другого человека, чтобы закончить твою работу.
— Никто не закончит ее, кроме меня. Кроме того, обязательство есть обязательство. Когда я написал лорду Холлингфорду и сообщил ему, что должен приехать домой, я обещал поехать туда снова на другие шесть месяцев.