Жеребята
Шрифт:
– О, если бы Он восстал!
– вздохнул Миоци.
– О, если бы Он жаждал нас, как мы жаждем Его!
– А если это так и есть?
– спросил Иэ.
– Ни из чего не видно, - ответил Миоци с затаенной и давней болью в голосе.
– О, Искатель Уснувшего! Ты ведь не знаешь Великого Уснувшего, так как Он непознаваем - почему же ты так смело говоришь о Нем? Ведь, не зная, и говоря с уверенностью, ты можешь изречь о Нем ложь и, что хуже, решить, что ты изрек правду, - задумчиво произнес Иэ, переставляя
Миоци промолчал в ответ.
Так они и сидели молча, и Миоци выигрывал у Иэ. Тем временем Аэй принесла им на подносе утренние напитки и жареные плоды гоэгоа.
– Ваша сестра - дева Шу-эна, мкэ ли-шо? Ваши родители, наверное, счастливы, что их дети избрали для себя служение Всесветлому?
– К сожалению, наши родители умерли, когда Ийа, моя сестра, была еще совсем маленькой, а я учился в Белых Горах, - ответил Миоци.
– Вот как - ваша сестра младше вас? Мне почему-то казалось, что это именно она вас вырастила.
– Я действительно, провел раннее детство в общине дев Шу-эна, - сказал Миоци, - но я ничего об этом не помню. Знаю об этом только по рассказам ло-Иэ.
– Да, это я тебя забрал оттуда и привез в Белые Горы, когда тебе не было и пяти лет.
– Странно, но я ничего не помню об этой поре моей жизни. Помню только, как меня в первый раз привели на молитву Всесветлому, в Белых Горах. Это мое самое раннее воспоминание.
– Тебе было тогда уже семь лет, - заметил Иэ.
– Так бывает, - сказала Аэй.
– Тяжело, когда дитя вдали от родителей. Вы, наверное, ребенком много страдали, оттого и не помните.
– Да, указ Нэшиа принес много зла аэольцам.
– Нэшиа?
– Аэй скорбно посмотрела на Миоци и молчащего Иэ.
– Опять он... Сколько судеб разрушено им! Игэа до сих пор не смирился со своим увечьем. А сколько людей было убито и изгнано! Мкэ ли-шо давно знает Игэа?
– Мы вместе провели в Белых Горах почти пятнадцать лет. Выросли вместе.
– Так это вы - Аирэи Ллоутиэ?
– порывисто воскликнула Аэй и схватила его за руки с непосредственностью, которая так характерна для соэтамо.
– О, простите, простите, - спохватилась она.
– Игэа так много рассказывал о вас... И вы не побоялись выступить в Иокамме в его защиту, хотя ваш дядя со стороны матери, как говорят...- она испуганно смолкла, прижимая ладонь к губам.
– ... был жрецом карисутэ, - закончил за нее Миоци.
– Я не скрываю этого и не стыжусь. Другой дядя, младший брат моей матери, был отважным воином. Говорят, что он погиб в главной битве против фроуэрцев, у Ли-Тиоэй, когда степняки отказались выступить с аэольцами против фроуэрцев-ууртовцев.
– Вы смелый и благородный человек, мкэ ли-шо-Миоци, - сказала Аэй, глядя ему в глаза.
– Да благословит вас Небо. Вы - настоящий всадник, как говорят степняки.
– К сожалению, я мало знаю о древней вере степняков. Они ведь не только чтут Табунщика, но молятся небу и предкам?
– спросил великий жрец Всесветлого
– Степняки имеют, помимо веры в Великого Табунщика, много старых суеверий, - с улыбкой сказала Аэй, словно желая придать всему разговору о Табунщике незначительность.
– Пожалуй, все, кто не чтит Великого Уснувшего, суеверны, если судить строго, правда, ло-Иэ?- снова спросил Миоци.
– Я не думаю, что почитание Великого Табунщика - суеверие, - подал, наконец, голос Иэ. Аэй нахмурилась и вышла.
– Ты ведь тоже участвовал в той битве про Лэ-Тиоэй, учитель Иэ?
– Да, было дело, - нехотя ответил странствующий эзэт,- я был тогда совсем молодым.
– И ты знал моего дядю?
– Знал. Очень близко. И одного, и второго. Жаль, что ты их не застал, - вздохнул Иэ.
Золотая риза
– Ну что, я же говорил тебе, что ли-Игэа - замечательный!
– повторял сын воеводы. Они сидели в саду и ели орехи. Из-за поездки Миоци к Игэа занятия отменились, и Раогаэ единственный из учеников пришел в дом к жрецу - для того, чтобы повидаться со своим младшим другом.
– Да, он не такой, как все. И у него - светлые волосы, как у жрецов Шу-эна Всесветлого. Как у учителя Миоци. Они друзья с детства, как мы с тобой.
– А ты видел священную ризу жреца Всесветлого?
– вдруг спросил Раогаэ у Огаэ.
– Нет. Она же хранится под главным алтарем, где медные зеркала! Великий жрец Всесветлого надевает ее только раз в год - вернее, его одевают в нее, такая она тяжелая. Чистое золото.
– Раз в год? Когда?
– спросил Раогаэ.
– На новолетие. Но в это новолетие ли-шо-Оэо еще считался первым великим жрецом, и никто, кроме него, не имел права быть облаченным в эту ризу, даже учитель Миоци. А ли-шо-Оэо совсем старенький и упал бы под ней. Поэтому он шел впереди, и его поддерживали под руки - так он был слаб!
– а ризу несли за ним ли-шо Миоци и двое младших жрецов.
– Ли-шо-Миоци смог бы ее надеть!
– сказал Раогаэ.
– Да, - сказал Огаэ.
– Он очень сильный. Может быть, он будет облачен в нее на праздник новолетия в этом году. Но снять ее самому нельзя - там двадцать четыре застежки, от ступней до яремной вырезки...
– Огаэ, - вдруг спросил Раогаэ, - а ты ведь будешь подавать ладан на новолетие ли-шо-Миоци?
– Да, - зардевшись от гордости, сказал мальчик, - я буду подавать учителю МИоци курильницу с драгоценным ладаном.
– Поможешь мне пробраться поближе, чтобы все рассмотреть?
– попросил его старший товарищ.