Жеребята
Шрифт:
– Ты хочешь жить, Каэрэ?
– умоляюще спросила Аэй, едва не заплакав снова.
– Ты ведь хочешь жить, правда?
– Женщина, ты глупости говорить делай...
– начал Эна, но осекся под взглядом Эны.
– Скажи, что ты хочешь жить, Каэрэ, - просунула свою белокурую головку между матерью и Эной Лэла.
Он глубоко вздохнул - словно с его груди убрали тяжкий, неподъемный груз - и посмотрел на лица Аэй и Эны. В их глазах была мольба, тревога и надежда. Они ждали его слова. Тишина повисла над лугом и озером - словно струна,
– Да, хочу!
– сказал Каэрэ и неожиданно для себя улыбнулся.
... Эна долго возился с ним - сжимал и слегка поворачивал его кости в суставах, сминал и расправлял его ссохшиеся мышцы и сухожилия, растирал кожу. Это было больно, и Каэрэ часто вскрикивал, но это была совсем иная боль, чем та, которая жила в его теле с того времени, как он увидел "черное солнце". Тупая головная боль - спутница его неотлучной бессонницы - сменившись острой и пронизывающей, исчезла. Ему стало тепло. Усталость сменилась сном. Кровь словно согрелась и ожила в нем и начала струиться по всем жилам и жилкам его исстрадавшегося тела.
"Она - его с е с т р а" - подумал Каэрэ в который раз и, снова ощутив мир вокруг него - иной, изменившийся, полный звуков и дальних звонов, - провалился в забытье сна.
+++
Сашиа проснулась и увидела, что рассветает. Сны ее покинули, разум ее был удивительно чист и свеж.
Она села на постели, свесила ноги. "Что это?" - почти вслух спросила она с удивлением.
У ее изголовья лежал большой тугой сверток, к которому была прикреплена записка. Почерк Аирэи! Такой же, как в тех давних письмах, что передавала ей мкэн Паой!
"Милая сестра моя!" - писал великий жрец, "когда Всесветлый даст тебе сил встать с ложа твоего недуга, ты обрадовала бы меня, если бы надела это новое платье. Благословение от светлого огня Шу-эна да пребудет с тобой вовек".
Сашиа радостно вздохнула, и вдруг слезы полились из ее глаз. Она не сдерживала их - просто сидела и плакала.
Потом она встала, пошатываясь, умылась, с трудом наклонив медный кувшин, и подошла к окну, не вытирая лица. Пусть ветер высушит его.
Но ветер был холоден, и из окна были видны островки нерастаявшего снега.
"Что это?" - подумала девушка, задрожав от холода и поспешно вытираясь полотенцем.
– "Я была так долго больна? Не может быть - ведь еще есть листья на деревьях ... отчего же пришла зима?"
Она надела темно-синее платье из тяжелой, парчовой ткани. Только Великий Табунщик знает, сколько оно стоит... К чему такие траты - о, Аирэи!
Она накинула покрывало - тяжесть на ее плечах удвоилась. Она сделала несколько шагов, привыкая к ней, а потом остановилась, прислушиваясь к неясным звукам внизу.
Крепко держась за перила деревянной лестницы, она спустилась вниз. Там, спиной к лестнице, сидела поникшая Тэлиай, перед которой стоял взлохмаченный, бледный Баэ со сбившейся грязной повязкой на голове.
Увидев Сашиа, Баэ суетливо кинулся к ней,
– Госпожа, госпожа!
Тэлиай обернулась, не вытирая слез, и молча протянула руки к Сашиа. Та опустилась на колени и без слов уткнулась лицом в ее грудь. Баэ, хныкая и всхлипывая, стоял рядом.
– Где брат?
– вдруг спросила Сашиа, поднимая глаза и встречаясь взглядом с потухшими, запавшими глазами Тэлиай.
"Это она, несомненно, она, мамушка Тэла, так рыдала ночью", - промчалось в голове у девушки.
– О, Сашиа!
– проговорила Тэлиай, касаясь ладонями ее лица, - Сашиа! Брат твой - в Иокамме!
– В Иокамме?
– недоуменно спросила Сашиа.
– Он там каждый день бывает, разве нет? Что с тобой, мамушка? Ты нездорова?
– В Иокамме решили соединить алтари Уурта и Шу-эна, - тихо сказала Тэлиай.
– Но кто может их соединить в нашем городе? Только...
– Только Аирэи, дитя...
– Тэлиай прижала ее головку к пропахшему свежеиспеченным хлебом покрывалу, упавшему с ее седых волос на грудь.
– Он никогда не сделает этого, - медленно сказала Сашиа.
– Нет, не сделает... Тогда для него остается лишь дорога...
– В Белые горы?
– перебила Сашиа.
– Он с радостью оставит Тэ-ан!
– Нет, не в Горы...
– начала Тэлиай, но, обхватив голову, зарыдала.
Баэ деловито снова потянул Сашиа за рукав.
– Госпожа, хорошенькая, миленькая, госпожа, вы знаете, ли-Игэа, ну ваш-то дружок, врач-фроуэрец, у которого семья в буране погибла, он-то на башню ушел, вот сейчас мимо меня пробежал... Вы уж, госпожа, бегите за ним, вас пропустят на Шу-этел, даром, что вы покамест дева Шу-эна, а то он руки на себя наложить готов, как Аэй с детьми в поле пропали...
– Молчи, молчи, Баэ!
– закричала Тэлиай, словно очнувшись.
– Молчи!
Сашиа неуклюже рванулась из объятий рабыни, выскочила в двери, ведущие в сторону дороги на Шуэтэл, и не услышала последних слов подростка-конюха:
– А у ли-Игэа сейчас детей нет, он меня может заместо Огаэ усыновить. Тогда пускай и Сашиа в жены берет. Он теперь великий советник и придворный врач, ему цепь золотую дали. Вот свезло-то, вот свезло! Велик Всесветлый!
Он едва увернулся от затрещины, которую хотела дать ему старая ключница.
+++
Сашиа, не помня себя, неслась по узким улочкам Тэ-ана. На башню есть короткий и длинный пути. Тогда, в грозу, Аирэи ушел путем длинным - через площадь храма Шу-эна Всесветлого, но был еще и короткий путь - через сады, мимо храма Ладья.
То и дело наступая в растаявшие лужи и поднимая брызги холодной воды, девушка бежала тропами садов по влажной черной земле. Через стволы вдалеке уже белелись стены Ладьи.
– О, Тису, - прошептала, едва шевельнув губами, Сашиа, задыхаясь от бега и чертя две линии - на груди слева, под покрывалом.
– О, задержи его!