Жеребята
Шрифт:
Каэрэ сначала смутно, словно издали, чувствовал прикосновение ее рук и запах ее одежды, потом и эти ощущения отдалились, уходя в снежную мглу.
Словно прорывая пелену, раздался голос Лэлы:
– Мама, он уснул. Папа сказал, что Каэрэ поправиться, когда уснет. Он теперь поправится?
После этого стало тихо, и так было долго-долго. Потом ему стало легко, как давно уже не было, и он словно открыл глаза. Пещерка была все та же, но уже не темная, а в каком-то мертвенном снежном свете, который показался ему хуже темноты. Женщина что-то прижимала к груди - словно какой-то большой сверток, закутанный
Каэрэ коснулся рукой плеча женщины - та не обратила на это никакого внимания. "Что случилось?"- спросил он удивленно и с досадой, но не услышал своего голоса, словно говорил в пустоту. Рядом с ним уже никого не было. Он увидел бесконечную белую, словно погребальное полотно, степь. Буран стих. Звезды остро и безжалостно смотрели вниз на мертвую равнину, на которой едва виднелись два холмика - один на месте их пещеры, другой - там, где они оставили мулов.
Он стоял на снегу, и снег не таял вокруг его босых ступней. Ему было не холодно, но пусто и одиноко.
И тогда он понял все.
Но, прежде чем отчаяние успело сомкнуть над ним свои вечные, непроходимые двери, он увидел где-то внизу, в белой, мертвой, смертельной для всего живого степи далекого всадника. Буран застиг и его - снег покрывал всадника с ног до головы, от огромной меховой шапки до стремян, и конь его тоже был в снегу, сильный, но уставший. Но всадник вырвался из бурана и теперь искал - Каэрэ понял это - искал его.
– Великий Табунщик?
– то ли спросил, то ли позвал он и вдруг услышал и свой слабый человеческий голос, и далекий шум, словно двери упали с петель.
+++
– Великий Табунщик?
Кто-то дышал ему в лицо, согревая.
Каэрэ открыл глаза и увидел светлые глаза другого человека, который, распростершись над ним, согревал его своим телом и дыханием.
– Ты и есть - Великий Табунщик?
– спросил он снова.
– Я - Эна, - засмеялся человек.
– Он живой, мама, он живой!
– закричала Лэла, прыгая у костра, пылающего у входа в юрту.
– Рано еще твоя Табунщика идти видеть делай хотела!
– раздался рядом другой, такой знакомый голос.
+++
Сашиа не помнила, как брат отнес ее, лихорадящую, с пылающими пунцовыми щеками, в постель. Ей грезилось - то она в общине дев Шу-эна разговаривает с мкэн Паой, которая передает ей письма от Аирэи, то Флай и Уэлэ запирают ее в подвале с крысами... Порой ей казалось, что где-то здесь Каэрэ, что ему грозит опасность, и она плакала и просила: "Аирэи! Помоги ему, помоги!" - а порой ей грезилось, что в опасности Аирэи, и она умоляла Каэрэ спасти его.
Когда она открывала глаза,
Другое лицо склонилось над ней, и прохладные сильные пальцы взяли ее за запястье. Она улыбнулась и, вдохнув аромат, в котором мешались горечь и сладость, уснула.
... Игэа Игэ стоял перед покрытым тяжелой парчой ложем, с которого доносились громкие прерывистые стоны и хрипы.
– Его отравили, - говорил он.
– Это яд Уурта.
– О, Игэа, - простонал ли-шо-Оэо.
– Спаси сына правителя Миаро и Фроуэро!
"Он спасет", - подумала Сашиа.
– "Он же спас Каэрэ".
– Что с моей сестрой, Игэа?
– донеслось до нее.
– Слишком много страданий выпало на ее долю, Аирэи. У нее лихорадка от тревоги и страха. Ты был несправедлив к ней...
– Молчи, молчи, Игэа - не трави мне душу. Да, был... был жесток... отчего я ударил ее? Сашиа! Сестра моя!
Кто-то порывисто целует ее руки - от запястий до локтя. Она что-то хочет сказать - но звуки не слагаются в речь, и получается только стон.
На лбу ее оказывается влажная ароматная повязка - от нее исходит приятная прохлада и запах мяты. Сашиа вдыхает его и погружается в глубокий сон без сновидений.
Она просыпается - среди ночи, в полной темноте. Рядом с ней никого нет. Светильники не горят. В закрытые ставни бьется полуночный ветер. Снаружи - шум ветра и вой ветра, словно плач... нет, плач идет откуда-то снизу... рыдания, которые разрывают грудь какому-то несчастному человеку...Плач и вой ветра сливаются, Сашиа тревожно приподнимается на локте - высохшая повязка слетает с ее лба. Рыдания продолжаются, и голос кажется ей знакомым - только она не помнит, когда она слышала его. Может быть, это плачет Тэлиай по своему Аэрэи? Она, наверняка, плачет по нему по ночам...
Сашиа в изнеможении падает на подушку и снова засыпает, не видя, как ночь за закрытыми ставнями сменяется утром, и солнце освещает белый, ослепительный до рези в глазах снег.
Она спит и видит, как Игэа все еще стоит перед покрытым парчой ложем. В той комнате темно, но ветер веет через раздвинутые шторы - ветер с моря. Игэа недвижим, его просторная рубаха колышится от ветра.
– Я не увидел черного солнца, - звучит слабый голос. Но лица не видно. Голос молодой, юношеский.
– Это хорошо, что ты не увидел его - значит, ты будешь жить, - говорит Игэа, улыбаясь.
– Он повернул ладью вспять...
Юноша приподнимается на постели и смотрит вперед - на золотую ладью Шу-эна, изображение которой принесено из главного храма в его опочивальню.
Игэа поддерживает его за плечи и только поэтому юноша не падает на парчовые подушки.
– Ты будешь жить, - говорит Игэа.
– Ты будешь жить, Игъаар, сын Игъяаара.
– Ты говоришь на чистом фроуэрском, аэольский врач, - удивленно говорит юноша, поворачивая к Игэа лицо. У него светлые волосы и голубые глаза, как и у Игэа.