Жернова. Книга 2

Росс Вик

— Да ты что, никак винишь себя? — будто прочитал его мысли карлик, — даже не думай. — Если одна баба скурвилась, это еще не значит, что весь мир дерьмо…

***

Зигор рыгнул, и осторожно промокнул усы крахмальной салфеткой после обильного насыщения жирными пеструнами, запеченными в сливках. Так. Ну что ж — обращаться к ловцам беглых порхов бесполезно — никто не станет искать сучонка, ведь по закону он вовсе не порх, а свободный горожанин. Сообщить Крабу? Ээ, шутишь, — алчный ушлепок скажет тебе спасибо, пошлет своих людей тайно перехватить бывшего кортавида и тут же сообщит прионсу.

Эх, если б он вовремя узнал, что ученика кузнеца велел прищучить сам прионс, свернул бы гаденышу шею, как приказали,

и делов. Ну да нечего себя обманывать — деньга за него неплохая от Тухлого была, — Зигор почесал рубец на щеке, — и все сложилось бы в лучшем виде, но сучий выкормыш не сдох вовремя и все испортил. Ну ничего — скоро он — Зигор Болли — расквитается с ним и за порванную щеку, и за позор, пережитый перед Тухлым Крабом, и за поганое унижение, когда он пропахал носом брусчатку возле крепостной стены, а змееныш вырвался и ужом скользнул в щель, гад!

Пора все поставить на свои места. Однако теперь он самолично отрубит ублюдку обе руки и голову и преподнесет на блюдечке Белому принцу. Только на кой хрен прионсу руки худородного жмурика, головы что-ль недостаточно, чтобы убедиться в смерти ублюдочного кортавида?! Дикие причуды у этих нобилей из Розаарде!

И вот когда он вытряхнет обрубки из мешка перед Лизардом, тогда все вернется на круги своя. Он вновь наденет мундир сержанта, и не тайком, как сейчас, — для охмурения дочки трактирщика, а с полным правом. Это ему еще крупно повезло, что он умолил главу городской Службы правопорядка — урода спесивого — принять мзду за невыполнение приказа, причем отданного самим прионсом. Тот поломался, но взял, и все обошлось унизительным понижением в должности до простого стража да бесконечными насмешками бывших подчиненных… А могло обернуться по-другому, совсем скверно, и в таком случае ему, бывшему сержанту Зигору Болли, грозила жестокая порка, до года тюремного заключения… и навечное отстранение от службы. И за это — тоже должен ответить ученик кузнеца. По полной.

Он сумел все разузнать про мелкого говнюка, как только услыхал о его побеге из Казаросса — с кем водился, куда ходил. И девку нужную высмотрел, и провернул все лихо, быстро, без особых затрат и усилий. Дочка трактирщика, аппетитная, сисястая с горячими темными глазами, упала ему прямо в руки, как спелая груша. Судя по глубокому вырезу лифа, в котором колыхались манящие выпуклости, — сучка изо всех сил старалась выставить напоказ свои сокровища и давненько созрела. Но ее болван-папаша подыскивал правильного богатенького женишка, хотя сучке уж за пятнадцать лет перевалило и она вся изнемогала от сокровенных желаний.

Мелена немедля повелась на его показную щедрость, холеную внешность и мундир офицера, который он приберег до лучших времен, не сдав, как положено, в интедантскую. И конечно же, добавлявший ему мужественности багровый рубец на щеке, который он якобы получил в схватке с тсаккуром. И тупорылая трактирщица поверила — даже не задумалась, где он мог схватиться с хищным монстром. Пару раз он сводил ее в купеческую ресторацию «Голубь и лилия», что возле врат Маф, подарил дешевые позолоченные серьги, браслетку… и девка сомлела.

Обрадовалась, дура, — что встретила настоящего мужика, сержанта уважаемой городской службы правопорядка, крепкого, обеспеченного, который уже после трех встреч стал говорить о безумной влюбленности и совместном будущем. Он наврал ей, что его мать очень строга и благочестива, и потому лишь он не может привести ее в свой дом… Пока… пока не подготовит будущую ее свекровь к радостной вести — ее сын нашел невинную скромную деву необыкновенной красоты, и готов подарить ей внуков…

Зигор покрывал поцелуями шею Мелены щекоча кожу усами, и дева таяла, как воск, не имея ни сил ни желания сопротивляться. После того, как он «сорвал розу ее невинности» в гостинице, что примыкала к «Голубю и лилии», считай, дело было наполовину сделано.

Теперь, обесчещенная девка зависела от него полностью и тряслась от страха, что вдруг он ее разлюбит. — Ты ведь женишься на мне?… — шептала она, даже в страсти не забывая о важных женских заботах, и это бесило Зигора до невозможности.

— Как мать подготовлю, тут же пойдем в Храм на обряд Супружеского соединения, моя розочка… — отвечал он, посмеиваясь про себя и пользуя ее каждую ночь, как грязную хусру. Только бесплатно. И уже не церемонясь, заявил на очередном свидании: — Вот что, роза моя, чтоб наше супружество состоялось, ты должна постараться. Случайно узнал я, что Орден разыскивает одного парня, сбежавшего из Казаросса… Даже награда за него обещана немалая… Ты ведь поняла, о ком речь идет?

И Зигор с удовольствием отметил, как побледнели щеки Мелены. Он придумал для нее эту «сказку» про Орден Непорочных, поразмыслив, что по закону обвинить гаденыша вроде как не в чем, а ежели сказать, что его разыскивают жрецы, то проверить это невозможно, как и узнать, в чем именно его подозревают. Да никто и выяснять не будет — само упоминание об Ордене сразу вышибало мозги у любого.

— Вот-вот, вижу, роза моя, — ты знаешь, что брат твой младший водится с этим недоноском… А начальство наше велело способствовать Ордену всеми силами в поимке этого злостного преступника. Понимаешь?

Мелена кусала губы, не зная, что делать. Хоть Бренн и не показывался в Русалке, затаясь на время, все в семье знали, что с ним случилось, и радовались, что он вернулся живым и здоровым. Улла так вообще рыдала от облегчения, а старая бабка вроде как даже помолодела, и глаза у ней засветились. А вот ей, если честно, было все равно, — она не видала Бренна полгода, и не особо задумывалась о дружке брата, занятая своими девичьими заботами и грезами. И вообще, не простила она его! Не простила, что худородный приемыш кузнеца, которого она наметила жертвой своих женских чар, не поддался… отверг ее — первую красотку квартала…

— Выследи, роза моя, — куда ходит твой брат и где прячется его беглый приятель. И сделай все быстро, споро, чтоб никто не прознал про это. Ведь если опередят тебя жрецы, и их Ловчие сами схватят преступника, то боюсь, что семейство твое сразу обвинят в сговоре с ним, раз не сообщили, куда следует.

— Но я ж не виноватая! — заныла девка, — я ж не знала, что его ищут…

— У Непорочных все быстро виноватыми становятся, — строго сказал Зигор, видя, что она уже спеклась и трясется. — А я все сделаю тихо!

Он принялся тискать ее грудь, горячо шепча прямо в ухо: — За тебя тревожусь — обвинят тебя в разврате, опозорят на весь город, и вместо того, чтобы пойти со мной в Храм на Супружеское соединение, пойдешь прямиком в самый злачный Веселый дом, из которого лет через десять выползешь дряхлой лысой бесплодной старухой. Или еще лучше — вырежут тебе ноздри и отошлют в Храм Плодородия свиней грудями кормить…

Мелена затряслась, покрывшись холодным потом, да и закивала часто-часто, цепляясь за его ремень. Поимев еще раз покорную запуганную насмерть девку, удовлетворенный скорп оставил ее на смятых простынях, собираясь плотно пообедать в «Голубе и лилии», только без нее, — тратиться на Мелену надобности уже не было. Замуж она за меня собралась, — ухмыльнулся Зигор, вспоминая похабные подробности проведенной с ней ночи. Теперь подождать малость, — и дело с сучонком решится. Пожалуй, он еще позабавится пару-тройку недель с сочной дурой, благо она старается потрафить, ублажая его как самая прожженная шлюха. И это неплохо. Ну а когда обрыднет ему, продаст Тухлому Крабу, — в Козаросса всегда требуются аппетитные сучки для представлений. Он вообразил, как голую обритую дочку трактирщика охаживают кнутом по гладким ягодицам, и почуял, что в штанах опять стало жарко и тесно, хотя он полночи тешил плоть с горячей девкой.