Жертва судебной ошибки
Шрифт:
Бонакэ (с изумлением):
— Как оставить?
Следователь:
— Смотритель прав. Наша обязанность очень тяжела, милостивый государь, но приговоры правосудия неотменяемы… Время уходит, и приближается час…
Бонакэ (с негодованием):
— Время уходит! Как смеют говорить о времени, когда дело идет о том, чтобы вырвать у смерти человека, помешать юридическому убийству! Эх, милостивый государь! Да хотя бы пришлось ждать целую неделю, пока несчастная придет в себя, — и то неважно! Вот не подождать — было бы преступлением и перед Богом, и перед
Следователь:
— Мне очень прискорбно спорить об этом; но на суде вопрос об умственном расстройстве был разрешен докторами отрицательно… Приговор произнесен; если бы осужденная имела что открыть мне но ничто не доказывает…
Бонакэ:
— А мое честное слово, милостивый государь!
Следователь:
— Как ни почтенно ваше слово, но оно не может снять с меня ответственности: несчастная женщина едва вас узнала и не могла ответить на ваши вопросы. Поэтому снова прошу вас, доктор, не мешайте правосудию идти своим путем, не длите бесполезно агонию несчастной.
Бонакэ (с отчаянием):
— Но ведь это убийство, милостивый государь; я знаю виновного… это герцог де Бопертюи.
Следователь (строго):
— Доктор, из уважения к вам я как будто не слышал этих безрассудных слов. Они сорвались у вас потому, что вы очень привязаны к осужденной.
Бонакэ:
— Нет, я в этом убежден, милостивый государь; дайте мне час времени, и я докажу то, что говорю.
Следователь:
— Слишком смелое утверждение, милостивый государь! Только показания осужденной, если они окажутся заслуживающими доверия, могут приостановить исполнение приговора; но убеждение непричастного к делу лица не может иметь значения. (Смотрителю.) Постановление закона должно быть исполнено.
Бонакэ (бросается на колени):
— Нет! Нет! Вы этого не сделаете! Это убийство! И вы всю жизнь будете искупать его кровавыми слезами. Она невиновна! Невиновна!
Следователь:
— О, сударь, вы безжалостны. Посмотрите на нее!
Мария (как в бреду):
— Мое дитя… я… ах, смерть! Бедный Жозеф… колдунья… эшафот!
(По знаку судьи тюремный смотритель идет к двери, отворяет ее и в комнату входят палач, священник, стража и жандармы.)
Бонакэ (покрывая Марию поцелуями):
— Они ее сейчас убьют! Несчастная жертва их правосудия! О! Благодарение Богу, что он лишил тебя рассудка в эту ужасную минуту! Но ты будешь отомщена, клянусь твоей невинной кровью, которую они сейчас прольют! (Вдруг доктор останавливается, как бы пораженный внезапной мыслью; потом подбегает к смотрителю и кричит.) Велите скорей выпустить меня! Мне надо бежать!
Смотритель (сторожу):
— Проводите доктора. (Палачу.) Ну что же, готовы мы?
Палач:
— Да, господин смотритель. Только мне думается, что осужденную придется довести до повозки, как того преступника, что две недели тому назад… (Палач подходит к Марии; она совершенно не сознает происходящего; ее движения автоматичны.) Ну, барынька, маленькое усилие! Можете вы идти одна?
Священник:
— Сестра моя, мужайтесь; обратите вашу
(Подносит распятие к губам Марии.)
Палач:
— Ну же, барынька, постараемся идти; ну, попробуем!
Он делает знак одному из своих помощников; тот подходит, и они берут Марию под руки. Мария вскакивает, озирается вокруг себя, как бы ища кого-то; потом машинально повинуется движению палача, идет твердой, резкой поступью и, наконец, садится в арестантскую повозку, которая направляется к заставе St. Jakoba — обычному месту казни.
LV
Кабинет герцога де Бопертюи в отеле де Морсен. В ящиках за стеклом великолепные коллекции жесткокрылых; богатая библиотека по этому отделу естествознания; иа большом, покрытом скатертью столе там и сям расставлены ящики, затянутые металлической сеткой, в них бьются живые жуки различных видов; по стенам висят рамки с бабочками и другими насекомыми. Герцог де Бопертюи в халате сидит за столом; в одной руке у него щипчики, которыми он при-поднимает золотистое крыло какого-то жука, в другой лупа; он внимательно рассматривает в нее насекомое. Часы начинают медленно бить. Герцог, не отрывая глаз от лупы, считает:
— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… Девять часов!!!
(Глубокий вздох облегчения.)
В кабинет входит княгиня де Морсен с кавалером де Сен-Мерри. Кавалер очень бледен и кажется глубоко огорченным; одежда его несколько в беспорядке, как у человека, проехавшего долгий путь. Княгиня серьезна и грустна. Увидав герцога с лупой и опять же с жуками, княгиня жестом указывает на него Сен-Мерри; он пожимает плечами. Услышав, что дверь отворили, герцог принимает убитый вид, встает и идет навстречу теще; появление Сен-Мерри, по-видимому, очень его удивляет.
Княгиня:
— Г-н де Сен-Мерри только что вернулся из Нонанкура. Все копчено. Моя дочь, моя бедная Диана!.. Но, по крайней мере, исполнено ее последнее желание.
(Княгиня подносит платок к глазам.)
Герцог (тоже плача):
— Увы, да! Она мне часто повторяла: «Обещайте, мой друг, что как только я испущу последний вздох, вы перевезете мое тело в Нонанкур, где я провела самое счастливое время моей жизни. И, в особенности, поклянитесь, что мое тело не будет осквернено вскрытием; ведь и без этого знают, отчего я умираю».
Княгиня (рыдая):
— Боже мой! Боже мой!
Сен-Мерри (с горечью);
— Довольно, герцог, довольно! Эти подробности раздирают душу. Пощадите несчастную княгиню.
Герцог (продолжая плакать):
— Простите, но я теряю голову при мысли об ужасной утрате. О, моя бедная, бедная жена!.. Итак, в Нонанкуре все кончено.
Сен-Мерри:
— Да. По ее желанию она погребена в часовне замка. (Вытирает слезы.) Двадцати шести лет, красавица, очаровательная! И умереть такой смертью! О, это ужасно!