Жертвуя малым. Том 2
Шрифт:
Надеясь, что глядит ему в глаза, Риша слабо улыбнулась.
«Спасибо», – сказала она. Ей отчего-то пришла вдруг мысль, что она ошибалась. Он – отменный Император. Умеет не только использовать, но еще и заботиться о своих подданных, чтобы те лучше работали. Ну, а чего еще ожидать от непорочно рожденного ангела?
«Пожалуй, да, – сказала она, решительно тряхнув головой. – Я готова вернуться к своим прямым обязанностям».
(Ради Шабо я готова на все)
Наступила зима. Здесь, в городе на берегу океана, вблизи Дворца и дворцовых подземелий, ее заиндевелое дыхание почти не ощущалось, но сменился состав соусов и приправ в блюдах, мясной пищи прибавилось, а дров в очагах стали тратить больше, и воздух наполнился уютными, дымными запахами рыбной похлебки. Отгремели шутихами праздники урожая (в Столице их отправлял Император, и люди со всех уголков страны стекались в Вечный город, чтобы принять участие в красочном карнавале), и на исходе месяца-без-богов 2
2
Второй весенний месяц (прим. сост.).
«Такие красивые гребни! – не унимаясь, щебетала Нортия, которой принесенное Шабо вино определенно пришлось по вкусу. – И удивительно тонкая работа! Когда я была совсем маленькой и прислуживала в Сиятельных покоях, мне доводилось видеть подобные украшения в ларцах Его Величества принца Василия, он как раз коллекционирует всякие древности!»
«Бабушка говорила, что эти гребни и шпильки – мой оберег, потому что сделаны из сердцевины тысячелетнего ясеня. Они – семейная реликвия, которую передавали в нашем роду из поколения в поколение по женской линии», – отвечала Риша, которой на самом-то деле больше всего хотелось поговорить с братом о предстоящих испытаниях. Она вернулась к мытью статуй и – что было гораздо менее приятно – к разговорам с червями тоже, но те ничего толкового ей не сообщали, а сама она – повинуясь интуиции – не спрашивала. Будущее пока ничего нового ей не сулило – ни плохого, ни хорошего, и Риша наслаждалась передышкой. Но все же вскоре, понимала она, передышка закончится.
«Это означает, что ваш род очень древний, правда же, отрок Шабо?» – и Нортия, как ей самой казалось, обольстительно, захихикала.
«Может, и так, любезная дева, – отвечал ей Ришин брат с прохладцей. Взболтав кувшин, он набулькал девушкам новую порцию вина в маленькие чарочки. Они чокнулись, и он продолжал: – Если верить семейным преданиям, наш с Маришкой род древнее самой Империи, но правда в том, что и мы, и все наши предки – пусть придворные и почетные, но все же – плебеи, со всеми вытекающими отсюда последствиями».
Они выпили, и Нортия приумолкла, вероятно, слова Шабо задели ее за живое, ведь, в отличие от Ришы и ее брата, она принадлежала к сословию свободных людей. И поначалу ее весьма смущала необходимость служить слепой из плебейского племени, пусть даже и живущего века при дворце в качестве местных священных рабов. Лишь появление Шабо и влюбленность в него, а также рескрипт Императорской хозяйственной службы примирили ее с этой необходимостью.
Над громадой дворцового комплекса склонялась длинная ночь сезона «выпадения инея». Благодаря влиянию Завесы, климат за два века значительно смягчился и даже «холодная роса» в это время бывала в столице не каждый год. Но все же с уходом солнца воздух посвежел. Оставив приунывшую Нортию хлопотать над растопкой маленькой печурки, брат и сестра, накинув теплые уличные халаты, вышли из домика и уселись на трехступенчатом крыльце. Котенок, привыкший к Рише и верный, как собака, последовал за ними. Шабо он полюбил почти так же крепко, как и свою хозяйку.
Ветер шуршал в вечнозеленых кустах камелии, да вороны, готовясь ко сну, каркали с верхушек растущих вдоль внешней дворцовой стены деревьев. Пряча зябнущие руки в широкие рукава ватного халата, Риша подумала о том, что, несмотря на свое плебейское происхождение, она никогда в жизни не бывала за пределами дворцовой стены. Котенок, который наверняка зяб в своей тоненькой шкурке, вспрыгнул к ней на колени, и она распахнула для него полу халата, приглашая в тепло. Котенок забрался туда, и, покрутившись чуток, свернулся клубком на подоле ее нарядного платья.
«Тучи набежали, – сказал Шабо. – Звезд совсем не видно».
«Ночью дождь пойдет, наверное», – предположила Риша. Брат подсел к ней поближе и она, по детской привычке, склонила голову к нему на плечо.
«Я надеялась, ты придешь не один», – сказала она негромко.
Шабо вздохнул, кутаясь, как и Риша, в халат поплотнее.
«Отец обещал похлопотать, – сказал он глухо, сквозь ватную набивку: была у него с детства привычка зарываться носом в воротник теплой одежды. Риша аккуратно, боясь растрепать прическу, подняла
«Он не верит, что выйдет что-то путное», – понурив голову, подытожила Риша.
Шабо крепко обнял ее за плечи.
«Послушай, Мариша, – проникновенно сказал он, – получится или нет, но те, кто останутся, должны будут продолжать жить дальше. Ведь это тоже предназначение. Я хочу верить, что уж у меня-то все точно получится, но я не стал бы рассчитывать… только на эту единственную вероятность… – Он сжал пальцы на ее плече, удерживая порыв отстраниться. – Нет, дай мне закончить! Я принял к сведению ту информацию, которую ты получила из своих источников, и да, по всему выходит, что я идеально подхожу на роль агнца, что я был рожден для этой роли. Но твой источник… согласно его словам, получается, что раньше просто происхождения, любви и веры было достаточно, чтобы возродиться.
Но сейчас… похоже, что условия изменились и прежняя схема уже не работает. И только методом проб и ошибок мы можем узнать, какова же новая схема. Я вполне могу оказаться удачлив и нащупать верный механизм. Но абсолютно точно так же могу потерпеть крах, – он снова удержал готовую вмешаться сестру. – И тогда все, что от нашего рода останется, – это ты и отец. Он страшно упрямый старик, не без того, но он уже стар, Мариша, и он… отнюдь уже не так непреклонен, как раньше. И он хотел бы дождаться внуков, неважно, от кого, от меня или от тебя. Ты сегодня… так поразительно похожа на маму, если бы он увидел тебя, он бы… я думаю, он позабыл бы о своей обиде… Поговори с ним, Риша, попробуй… да, я знаю, не ты начала эту распрю, но попробуй ты первая помириться с ним. А я… попробую полюбить ту девушку, которую он для меня отыщет. И мы… в любом случае, я буду рад знать, что наша семья больше не в ссоре…» – Шабо еще что-то говорил, отчаянно, будто убеждал себя, а не сестру, но Риша больше не слушала: ей внезапно открылось будущее – разговор с отцом, на который она все же решится пойти, хотя и дастся ей это решение непросто.
«Лучше бы это тебя, проклятую, на верную смерть послали», – угрюмо скажет ей отец.
Вероятно, произойдет это в более отдаленном будущем, чем неделя вперед, потому что и той Рише, и ее непримиримому отцу будет доподлинно известно, что Шабо успешно прошел Испытания в день Зимнего Солнцестояния.
«Ну почему, папа? – не выдержав, со слезами в голосе спросит она. – За что ты меня так ненавидишь?»
Отец ответит сквозь зубы, но, как ни странно, развернуто.
«Поля (так он ласково называл свою жену, Ришину маму) уже носила тебя в чреве, когда ей эта сука Оникс предсказала, что ты убьешь ее родами. «Душа вместе с кровью истечет, если немедля от плода не избавишься, – так она сказала. – А дочка слепой родится, ни к чему негодной, и весь род погубит, коли выживет». До утра мы с Полей горевали. Она решилась уж было под нож лечь, да задремала к рассвету. А только проснулась, говорит мне: «Оставлю доченьку». Я как давай на нее кричать, совсем, что ли, дура, с дуба рухнула? А она мне спокойно так: «Предвечная мне не велела малую жизнь губить. И дочку показала – деву-лебедь, с волосами звездного цвета и с глазами невиданной небесной синевы, из пены морской выходящую. Не смогу я, Гага, такую-то красоту погубить, рука у меня не поднимется». Уж я и орал на нее, и ногами топал, и в слезах молил – ни в какую. У беременных-то все мозги набекрень. Вот и Полюшка моя, голова бедовая, поверила в сонную дребедень, и принесла тебе, бесполезной, свою драгоценную жизнь в жертву. Страшно любила тебя, обманщицу, чужой личиной заморочившую собственную мать, хоть никогда и в глаза-то тебя не видывала. Какая дева-лебедь, какие глаза да волосы? – кошка подзаборная, драная, облезлая! Еще наглости хватило Полино приданое себе присвоить! – он схватился за гребень, украшавший Ришину прическу, и вырвал его оттуда вместе с прядью волос. – Прочь пошла, подколодная! Подыхать будешь в подворотне, и то ни слова жалости от меня не услышишь!» – он вытолкает растерянную, растрепанную, рыдающую дочь прочь из дома, и захлопнет дверь перед ее носом. Позже соседи отведут безутешную девушку в местный околоток, откуда ее и заберет Шабо. Так плачевно закончится единственная попытка Риши примириться с собственным отцом.
До самой скорой смерти дочери они больше ни разу не встретятся, а несколько месяцев спустя он сам себя заморит голодом, оставив непонятно кому адресованную предсмертную записку с просьбой о прощении. С его уходом угаснет древний и славный род Ирбисов. Ну, а черви наверняка восхитятся такому повороту событий.
«Я поняла, милый, – справившись с потрясением от обрушившегося на нее будущего, она положила руку на локоть брата. Шабо тут же замолк. Она продолжала, концентрируясь лишь на одном – чтоб не подвел голос. – Конечно же, я поговорю с папой, не волнуйся. А ты постарайся понравиться той девушке, которую он для тебя найдет, ладно? – она неловко подмигнула, заставив брата фыркнуть. – И мы все вместе подумаем, как нам вывернуться из этой передряги».