Жестокеры
Шрифт:
Мне оставалось одно: болезненно нуждаясь в любви и не получая ее, просто ее ждать. Ждать и жить, пока не встречу, надеясь, что до этой встречи я все-таки доживу. Так я и жила.
Ждать любви – мужественное решение. Не каждый на такое способен. Большинство сдается – сходится с тем, кто есть. Кто случайно попался на жизненном пути. Мало таких глупых стоиков. И все потому, что окружающие бдят. Они давят на тебя. Они тут как тут со своими непрошеными советами, со своим осуждением:
«Как? Она смеет ждать любви? Ишь, чего захотела! Мы вот давно смирились с тем, что у нас любви никогда не будет, и как-то живем. Так почему она не хочет смиряться,
Есть негласные стандарты того, как должна сложиться твоя личная жизнь: все знают, что и в каком возрасте с тобой должно произойти. Твои эмоции, твои собственные планы, мечты и желания, твое разбитое сердце – все это как будто не имеет никакого значения. Ты просто почему-то это должен – сделать то, что делают все. Не важно, как по факту все для тебя складывается – уж будь добр, как-нибудь изловчись! Как-нибудь, с кем-нибудь. И уложись в строго отведенные для этого временные рамки. Везет, если с тобой это все именно так и происходит, – четко по плану. Вот тогда ты – правильный человек. Если же нет… нелегко тебе придется.
Моя жизнь определенно складывалась не по плану. Несовпадение возраста и события – вот что преследует меня всю жизнь. В детстве я – старушка под грузом пережитого. Уже уставшая от жизни, хотя жизнь эта только началась. В годы зеленой юности – непозволительно взрослая. Я сама не знаю, почему это так и чем это объяснить. Просто типичная очередность жизненных событий среднестатистического человека в моей конкретной жизни почему-то нарушилась, сломалась, и события перепутались, поменялись местами. Но разве я в этом виновата? Ведь я же не выбирала, чтобы со мной все происходило именно так. Но именно этим – несовпадением возраста и события – меня всю жизнь и попрекали.
Вездесущие кумушки, которые все так же целыми днями дежурили на лавочке у подъезда, словно никуда с нее не сходили все эти годы, провожали меня недоумевающими взглядами каждый раз, когда я выходила на улицу. Они постарели и еще больше обрюзгли за эти несколько лет, но их нездоровый патологический интерес ко мне, казалось, только усилился. Как пережиток ушедшей эпохи, когда все ходили строем, они навсегда сохранили в себе ничем не сокрушаемую уверенность в своем праве лезть в чужую личную жизнь. Как же не по плану складывалась она у меня! Как же они возмущались! Когда по вечерам я выходила на прогулку, кумушки осуждающе кудахтали у меня за спиной:
– Почему она гуляет либо одна, либо с матерью? Почему она живет не так, как все? Почему она до сих пор не замужем?
Тогда «лавочки» оскорблялись видом нашей чистой, детской любви. Тогда, по их мнению, все случилось слишком рано. Теперь, когда мой возраст по их подсчетам уже давно перевалил за двадцать пять, а я все еще – о ужас! – была не замужем, даже не так, смела быть не замужем, они готовы были меня заклевать:
– Какая странная! Всегда все делает не вовремя! Малолеткой прыгнула к парню в койку, зато сейчас, когда пришло время, ходит одна. Кто-нибудь видел, чтобы она с кем-нибудь встречалась?
Все, все хотели они знать обо мне, все самые интимные подробности! Они всласть перемывали мне косточки, обсасывая каждый мой позвонок. Они осуждали меня за то, что я столько лет потеряла впустую. Но что я могу поделать с тем, что хронология моей жизни не такая, как у всех «нормальных людей»? Разве виновата я в том, что любовь – единственная в моей жизни – случилась со мной в четырнадцать? Что эта любовь сокрушила меня, совсем девчонку?
– О чем только думает? Почему она никого себе не найдет? Принца что ли ждет? Принцев-то ведь не бывает! А бабий век короток. Что будет делать потом? Будет выть, да поздно.
Я лишь презрительно улыбалась. Подобное отношение к женщине – как к товару с определенным сроком годности – я всегда считала омерзительным. Но это был лишь один предрассудок в бесконечном ряду нелепых предрассудков нашего странного времени, особенно в маленьких городах. Ограниченность. Узость. Поверхностные суждения… Мне хотелось обернуться и крикнуть им: а как же моя душа? Мои чувства, мечты и устремления? Все то, что я пережила? Разве не это определяет меня? Но нет! Ничего не бралось в расчет кроме исключительно внешней, формальной стороны жизни, которая у меня была исключительно неправильная, не такая, как у всех. За это меня презирали. Люди вообще не любят признавать, что кто-то достоин симпатии и уважения. Они используют любую зацепку, чтобы отказать тебе в этом.
***
Настал мой очередной день рождения. Я не следила за тем, сколько мне исполнялось лет. Это они – вездесущие «лавочки» – непрестанно мне об этом напоминали, словно отсчитывая прожитые мной годы гигантским метрономом. Меня же это давно перестало волновать. Я поняла, что возраст относителен. Возраст – это то, чего нет. Он иллюзорен, как иллюзорно и течение времени: оно не всегда и не для всех проходит одинаково. Иногда оно застывает, в какой-то одной точке.
В моем случае оно застыло в той точке, в которой я когда-то осталась одна. Я хотела выйти из этой точки. Но я не могла. Став взрослой, я столкнулась с тем, как это сложно, как это невероятно сложно – встретить того, с кем хочется быть. Я не понимала: это было сложно всегда или стало сложно только сейчас? Кажется, раньше, в годы моей юности, это как будто было легче… Сейчас, когда все стали поверхностными, грубыми и циничными, какими-то ненастоящими, найти второго такого же, как Дим, не представлялось возможным.
Каждый раз после неудачных и разочаровывающих попыток новых отношений с кем-то, кто не был Димом, кто даже отдаленно его не напоминал, я снова вспоминала нашу несостоявшуюся историю, которую нам не дали прожить. Я поняла: мой единственный вариант не остаться одной – найти самого Дима. Я решила отыскать его – что бы с ним ни стало, каким бы он сейчас ни был.
Я ездила в его родной городок, но вместо бабушки-соседки в квартире напротив теперь жили совсем другие люди. При упоминании его имени они удивленно вытянули лица и озадаченно почесали затылки.
«Он был с побережья, – вспомнила я. – Может, они с матерью вернулись туда? Да, кажется, именно об этом тогда говорила его старая соседка».
Но наверняка я этого не знала, а прибрежных городков так много! Где искать?
Я вспомнила и про наш Дом Молодежи. Но никого из тех музыкантов, с которыми занимался Дим, я не знала. Вот так штука: оказалось, что у нас с ним не было общих знакомых, у которых я могла бы хоть что-то о нем разузнать. Мы были настолько захвачены чувствами и друг другом, что почти не общались тогда с внешним миром. Нам никто не нужен был, кроме нас самих.