Жестокие слова
Шрифт:
— А про шифр Цезаря он никогда не говорил?
И опять Оливье удивленно посмотрел на него, потом отрицательно покачал головой.
— А про острова Королевы Шарлотты? — спросил Гамаш.
— В Британской Колумбии? С чего бы это мы стали о них говорить?
— Вы не знаете, есть ли в Трех Соснах кто-нибудь из Британской Колумбии?
— Люди приехали сюда из самых разных мест. Но чтобы кто-то приехал из Британской Колумбии — я такого не слышал. А что?
Гамаш вытащил скульптуры и поставил их на стол так, что корабль
— А то, что вот это из Британской Колумбии. По крайней мере, дерево именно оттуда. Это красный кедр с островов Королевы Шарлотты. Давайте еще раз с самого начала, — спокойно сказал Гамаш. — Расскажите мне, что вы знаете об этих скульптурах.
Оливье смотрел с бесстрастным выражением. Гамаш знал этот взгляд. Это был взгляд лжеца, пойманного на обмане. Лжеца, пытающегося найти выход, заднюю дверь, щелочку. Гамаш ждал. Он отхлебнул виски и размазал немного сыра по превосходному ореховому хлебу. Положив его перед Оливье, он то же самое приготовил для себя. Потом в ожидании ответа принялся есть.
— Их вырезал Отшельник, — сказал Оливье ровным безразличным голосом.
— Вы это уже нам говорили. Еще вы говорили, что некоторые из этих вещиц он давал вам, но вы закидывали их в лес.
Гамаш ждал, зная, что остальное последует именно сейчас. Он посмотрел в окно и увидел Рут, выгуливающую Розу. На утке по какой-то причине был крохотный красный плащик.
— Я их не выбрасывал. Оставлял, — прошептал Оливье, и мир за кругом света из камина, казалось, исчез. Ощущение было такое, будто эти двое сидят каждый в своей маленькой хижине. — Я ходил к Отшельнику уже около года, когда он дал мне первую вещицу.
— Вы не помните, что это было?
— Холм с деревьями. Даже скорее гора. И лежащий на ней мальчик.
— Вот эта? — Гамаш достал фотографию, которую ему дала Тереза Брюнель.
Оливье кивнул:
— Я помню это довольно ясно, потому что я не знал, что Отшельник делает такие штуки. Его хижина была наполнена изумительными вещами, но созданными другими людьми.
— И что вы сделали с этой скульптурой?
— Какое-то время хранил у себя, но мне приходилось прятать ее от Габри, иначе он начал бы задавать вопросы. И тогда я решил, что проще ее продать. Вот и выставил ее на продажу на интернет-аукцион. Она ушла за тысячу долларов. Потом мне позвонил дилер. Сказал, что у него есть покупатели, если у меня найдутся еще такие же вещи. Я думал, он шутит. Но когда восемь месяцев спустя Отшельник вручил мне еще одну скульптурку, я вспомнил о том дилере и связался с ним.
— Это был Дени Фортен?
— Владелец галереи, который предлагает устроить выставку Кларе? Нет. Это был кто-то из Европы. Могу вам дать его координаты.
— Это будет полезно. Что представляла собой вторая скульптурка?
— Ничего особенного. Простенькая. Все на поверхности. Я был немного разочарован. Лес. Но если приглядеться, то увидишь
— И среди них мальчик?
— Какой мальчик?
— Тот, что с горы.
— Нет, это была другая скульптура.
— Я это понимаю, — сказал Гамаш, спрашивая себя, ясно ли он выражается. — Но представляется вероятным, что Отшельник в каждой из своих скульптур вырезал одни и те же фигуры.
— Мальчика?
— И людей. Что-нибудь еще?
Оливье задумался. Было и еще что-то. Тень над деревьями. Что-то маячило за ними. Что-то поднималось. И Оливье знал, что это такое.
— Нет, ничего. Только лес и люди в нем. Дилер проявил большой интерес.
— Сколько вы за нее получили?
— Пятнадцать тысяч. — Он полагал, что Гамаш будет потрясен.
Но выражение лица Гамаша ничуть не изменилось, и Оливье поздравил себя с тем, что сказал правду. Было ясно, что старший инспектор и без Оливье знает ответ на этот вопрос. Говорить правду было сродни лотерее. Как и говорить ложь. Оливье давно пришел к выводу, что лучше смешивать одно с другим в равных пропорциях.
— Сколько скульптурок он изготовил?
— Я думал, что восемь, но теперь, когда вы показали мне эти, получается, что десять.
— И все те, что он вам дал, вы продали?
Оливье кивнул.
— Вы говорили, что он начал давать вам другие свои вещицы за еду. Куда вы их девали?
— Отвозил в магазин антиквариата на рю Нотр-Дам в Монреале. Но потом, поняв, что это ценные вещи, я нашел частных дилеров.
— Кого?
— Я давно с ними не контактировал. Нужно посмотреть в моих записях. Это люди из Торонто и Нью-Йорка. — Он откинулся на спинку стула и обвел глазами пустой зал. — Видимо, мне следует отпустить на сегодня Хэвока и остальных.
Гамаш хранил молчание.
— Как вы думаете, люди сюда вернутся?
Старший инспектор кивнул:
— Их расстроило то, что вы сделали.
— Я? Марк Жильбер поступил куда хуже. Будьте с ним осторожны. Он совсем не такой, каким кажется.
— И вы тоже, Оливье. Вы все время лгали. Возможно, вы лжете и теперь. Я сейчас задам вам один вопрос и прошу трижды подумать, прежде чем ответить.
Оливье кивнул и выпрямился.
— Был ли Отшельник чехом?
Оливье тут же открыл рот, но Гамаш быстро поднял руку, останавливая его:
— Я просил вас трижды подумать, прежде чем ответить. Взвесьте всё. Не могли ли вы ошибиться? Может быть, никакого акцента не было? — Гамаш внимательно смотрел на собеседника. — Может быть, он говорил с акцентом, но не чешским. Может быть, чешский акцент — это только ваше предположение. Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.
Оливье уставился на крупную неподвижную руку Гамаша, а когда она опустилась, перевел взгляд на его лицо.
— Тут ошибки быть не может. Я слышал немало чехов за последние годы — у меня друзья и соседи чехи. Он был чехом.