Жестокие слова
Шрифт:
— Дело, которое она хотела получить, передали другому юристу, кому-то моложе. Я немного поговорил с ней. Я почти уверен, что на работе она в конечном счете никого не убьет.
— Вот и умница.
— И она решила остаться. Я ей сказал, что она будет жалеть о поспешных решениях.
— Так и сказал? — с улыбкой спросил Гамаш.
Услышать такие слова от человека с горячей головой!
— Ну хоть кто-то должен давать ей хорошие советы, — рассмеялся Бовуар. — Вы же знаете, что родители у нее просто сумасшедшие.
— Да, я слышал об этом. Спасибо.
Это был хороший совет. И Бовуар это
Гамаш говорил с дочерью, а Бовуар рассеянно поглаживал плюшевого льва.
Может, во всем этом есть что-то ускользающее от меня.Этот страх вечно не давал покоя детективам, расследующим дело об убийстве, — пропустить что-то ускользающее от них. Старший инспектор Гамаш подобрал блестящих сотрудников. В общей сложности около двух сотен. Все они были отобраны вручную и расследовали преступления по всей провинции.
Но Бовуар знал, что команда, которая приехала в Три Сосны, лучшая из всех.
Он был ищейкой. Всегда впереди, во главе.
Агент Лакост была охотником. Решительная, методичная.
А старший инспектор Гамаш? Арман Гамаш был их первопроходцем. Он ходил туда, куда отказывались или не могли ходить другие. Или слишком боялись. В самые дебри. Гамаш находил бездны, пещеры и животных, которые в них скрывались.
Бовуар давно уже решил, что Гамаш делает это, потому что ничего не боится. Но со временем он понял, что и у старшего инспектора есть немало страхов. В этом была его сила. Он распознавал страх в других людях. Страх, как ничто другое, был движителем руки с ножом, кулака. Удара по голове.
А юный агент Морен? Что он привнес в команду? Бовуар должен был признать, что начал питать теплые чувства к парню. Но при этом Бовуар не закрывал глаза на его неопытность. До настоящего момента ищейка Бовуар со всей очевидностью чуял в этом деле страх.
И исходил страх от Морена.
Бовуар оставил шефа в гостиной разговаривать с дочерью, а сам пошел наверх по лестнице. Он мурлыкал себе под нос старую мелодию «Weavers», надеясь, что Гамаш не видит, как он сжимает в руке плюшевого льва.
Когда на следующее утро месье Беливо прибыл открывать свой гастроном, его уже ждали. Со скамьи на веранде поднялся агент Морен и представился пожилому бакалейщику.
— Чем могу вам помочь? — спросил месье Беливо, открывая дверь.
В Трех Соснах у людей редко возникала такая насущная потребность в его продуктах, что они приходили еще до открытия магазина. Правда, этот молодой человек не был местным.
— У вас нет парафина?
На строгом лице месье Беливо появилась улыбка.
— У меня есть все.
Пол Морен никогда прежде не был в этом магазине и потому, войдя, огляделся. На полках темного дерева аккуратно стояли жестяные банки. Пакеты с собачьей едой и птичьим кормом расположились у прилавка. Наверху полок лежали старые коробки с настольными играми. Шахматы, лила, [48] монополия. Ровными рядами стояли раскраски и головоломки. У одной стены находились стеллажи
48
Лила — древняя индийская настольная игра.
— Вон там, у стеклянных банок. Вы собираетесь делать маринад? — захихикал месье Беливо.
— И много вы продаете? — спросил Морен.
— В это время года? Достаточно, чтобы держать его на складе.
— А это? — Морен взял в руки жестянку. — Много таких продаете?
— Не очень. Но большинство за такими покупками ездят в «Канадиан тайр» в Кауансвилле. И в магазины стройтоваров ездят. Но какое-то количество я держу на всякий случай.
— А когда вы в последний раз это продавали? — спросил молодой агент, расплачиваясь с хозяином.
Он не ждал ответа, но чувствовал, что спросить должен.
— В июле.
— Правда? — Морен подозревал, что ему следует поработать над своим лицом следователя. — Как же это вы запомнили?
— Это моя работа. Нужно знать привычки людей. А когда покупают что-то необычное, вроде этого, — он поднял жестяную банку, прежде чем положить ее в бумажный пакет, — я беру на заметку. Вообще-то, покупают это двое. Типичная ситуация на рынке.
Агент Поль Морен вышел из магазина месье Беливо с покупками и целым набором неожиданной информации.
Агент Изабель Лакост начала день с более простого разговора. Она нажала кнопку, двери лифта закрылись и подняли ее на самый верх башни банка «Лорентьенн» в Монреале. В ожидании она поглядывала с одной стороны на гавань, а с другой — на гору Мон-Руаяль с ее огромным крестом. В центре города сгрудились великолепные стеклянные здания, отражающие солнце, отражающие устремления и достижения этого великолепного французского города.
Изабель Лакост всегда удивлялась той гордости, которую она испытывала, глядя на центр Монреаля. Архитекторы сумели сделать его как впечатляющим, так и очаровательным. Монреальцы никогда не забывали о своем прошлом. Квебекцы в той или иной мере были такими же.
— Je vous en prie, [49] — улыбнулась секретарша и показала на открытую дверь.
— Merci.
Агент Лакост прошла в великолепный кабинет, где у стола стоял стройный, атлетического сложения мужчина средних лет. Он шагнул вперед, протянул руку и представился: Ив Шарпантье.
— У меня есть кое-какая информация по вашему запросу, — сказал он на хорошем французском.
Лакост было приятно, когда она могла говорить с топ-менеджерами на ее родном языке. Ее поколение могло это делать. Но она слышала разговоры своих родителей и бабушек-дедушек и достаточно знала недавнюю историю, чтобы понимать, что тридцатью годами ранее она в такой ситуации говорила бы с одноязычным англосаксом. Английский она знала как свой родной, но дело было не в этом.
49
Прошу (фр.).