Жестокие слова
Шрифт:
Она приняла предложенный ей кофе.
— Этот вопрос весьма деликатный, — сказал месье Шарпантье, когда его секретарь вышла и дверь закрылась. — Я не хочу, чтобы вы думали, будто Оливье Брюле — преступник. И у нас никогда не возникало сомнений в его честности.
— Но?..
— Он вполне устраивал нас в течение нескольких первых лет его работы. Боюсь, что прибыли для нас — главное, а он обеспечивал неплохие прибыли. Он был подвижный. Он нравился людям. В особенности клиентам. Многие люди в этой области большие болтуны, но Оливье был человеком искренним. Тихим, уважительным. Работать с ним было одно
— Но?.. — повторила Лакост с легкой улыбкой, которая, как ей хотелось думать, смягчала ее настойчивость.
Месье Шарпантье улыбнулся в ответ:
— Пропала часть денег компании. Два миллиона. — Он смотрел на нее в ожидании реакции, но она только слушала. — Было предпринято очень тщательное расследование. А тем временем деньги продолжали исчезать. В конечном счете мы пришли к выводу, что расхитителями могут быть двое. Один из них — Оливье. Я в это не поверил. Но после двух собеседований он сам в этом признался.
— А не прикрывал ли он другого человека?
— Вряд ли. Откровенно говоря, другой подозреваемый сотрудник, хотя и неглупый, был недостаточно умен, чтобы сделать это.
— Ну, для воровства-то как раз много ума не требуется. Я бы сказала, что воровством занимаются глупые люди.
Месье Шарпантье рассмеялся:
— Я с вами согласен. Но я неточно выразился. Эти деньги исчезли со счета компании — они не были украдены. Оливье показал нам, что сделал. Мы проследили его операции. Похоже, он вел наблюдение за какой-то финансовой деятельностью в Малайзии, увидел то, что показалось ему фантастической возможностью для инвестирования, и пришел с этой идеей к своему боссу, но тот не принял его предложение. И тогда Оливье провернул эту операцию по собственной инициативе, без разрешения. Все прошло по официальным каналам. Он все задокументировал, намереваясь вернуть деньги назад с прибылью. И он был прав. Эти три миллиона долларов превратились в двадцать.
Теперь Лакост прореагировала — не словесно, но выражение ее лица вызвало кивок Шарпантье.
— Именно. У парня было чутье на деньги. Где он сейчас?
— Вы его уволили? — спросила Лакост, игнорируя вопрос.
— Он сам ушел. Мы пытались понять, что нам с ним делать. Начальство никак не могло прийти к единому мнению. Его босс рвал и метал и хотел подвесить его вниз головой с крыши башни. Мы объяснили, что такими вещами не занимаемся. С некоторых пор.
Лакост рассмеялась:
— Кто-то из ваших людей хотел оставить его в банке?
— Он был прекрасным работником.
— То есть умел зарабатывать деньги. Вы убеждены, что он собирался их вернуть?
— Вы нащупали самую болезненную точку. Половина из нас ему верила, другая половина — нет. В конце концов Оливье уволился, поняв, что утратил наше доверие. Когда теряешь доверие, ну сами понимаете…
Так, подумала агент Лакост. Так-так.
А теперь Оливье жил в Трех Соснах. Но, как и все переезжающие, он забрал с собой себя.
Так-так.
Трое полицейских Квебекской полиции собрались у стола в оперативном штабе.
— Что мы имеем? — спросил Бовуар, снова стоя перед листом бумаги на стене.
Вместо ответов на вопросы, записанные им прежде, прибавились два новых вопроса:
Где он был убит?
Почему
Бовуар покачал головой. Похоже, следствие шло не в том направлении. Даже то немногое, что казалось вероятным в этом деле, например использование кочерги в качестве орудия преступления, на поверку обернулось пустышкой.
У них не было ничего.
— Вообще-то, мы уже знаем немало, — сказал Гамаш. — Нам известно, что этот человек не был убит в бистро.
— Это означает, что нам осталось проверить только весь остальной мир, — фыркнул Бовуар.
— Мы знаем про парафин и морилку. И мы знаем, что в деле каким-то образом замешан Оливье.
— Но мы даже не знаем, кто жертва.
Бовуар в разочаровании подчеркнул этот вопрос на прикнопленном к стене листе бумаги. Гамаш дал этим словам осесть, после чего сказал:
— Не знаем. Но будем знать. Рано или поздно мы узнаем все. Это головоломка, но мы ее разгадаем. Нам нужно проявить терпение. И настойчивость. Нам требуется больше информации о предыстории других возможных подозреваемых. Например, Парра.
— У меня есть информация, о которой вы спрашиваете, — сказал агент Морен, расправляя щуплые плечи. — Ханна и Рор Парра приехали сюда в середине восьмидесятых. Беженцы. Подали заявление на получение гражданства и получили его — они теперь канадцы.
— Все законно? — не без сожаления спросил Бовуар.
— Все законно. Один ребенок, Хэвок. Двадцати одного года. Семья активно участвует в жизни чешского сообщества. Спонсируют нескольких человек.
— Хорошо, — сказал Бовуар. — Есть что-нибудь интересное?
— Удалось узнать что-нибудь об их жизни до приезда сюда? — спросил Гамаш.
— Нет, сэр. Я звонил в Прагу, но их архивы тех лет далеко не полны.
— Ладно. — Бовуар вернул на место колпачок фломастера. — Что еще?
Агент Морен положил на стол бумажный пакет:
— Сегодня утром я зашел в местный магазин и купил вот это. — Он достал из пакета кирпичик парафинового воска. — Месье Беливо говорит, что в это время года тут все покупают парафин.
— Нам от этого мало толку, — сказал Бовуар, снова садясь на свое место.
— Да. Но вот от этого может быть толк. — Морен вытащил из пакета жестяную банку с надписью «Варатан». — В июле он продал две такие банки двум разным людям. Одну — Габри, а другую — Марку Жильберу.
— Правда? — Бовуар снял колпачок с фломастера.
Как и любой монреалец, агент Лакост знала про «Абита» — странный, экзотический жилой комплекс, созданный к Экспо-67, большой Всемирной выставке. Этот комплекс считался авангардным тогда и оставался таким до сего дня. Располагалась эта дань творческой мысли и фантазии в Сите-дю-Авр на реке Святого Лаврентия. Тот, кто видел «Абита» хотя бы раз, уже не мог его забыть. Архитектор построил не квадратный или прямоугольный дом — он сделал каждую комнату отдельным блоком, удлиненным кубом. Комплекс напоминал хаотическое нагромождение детских кубиков. Они соединялись друг с другом то нижней, то верхней, то боковыми гранями, отчего солнечный свет пронизывал комплекс насквозь, а отдельные комнаты купались в солнечных лучах. Из каждой комнаты открывался эффектный вид на величественную реку либо на великолепный город.