Жестокое царство
Шрифт:
Неподалеку от фонарей на столбах струится свет, на бетоне видны яркие конусы. Здесь мозаика света и тени. На краю игровой площадки, вокруг нее, тропический полумрак: пучки пампасной травы. Заборчики, сооруженные из деревянных реек и канатов. Колышущиеся банановые листья.
Джоан рассматривает игровые конструкции, сделанные из стекловолокна и металла. Здесь есть горка, на которую любит забираться Линкольн. По очертаниям она напоминает гигантский кактус. Стоят в ряд молчаливые африканские барабаны. На шестах висят деревянные маски – черные с золотом, с открытыми ртами и слегка демоническим выражением. У одной из них язык похож на пенис, хотя отсюда эта маска не видна. Всё это она видела бессчетное число раз, хотя редко
Она замирает, прислушиваясь, постоянно прислушиваясь. Ожидая, когда тени зашевелятся и превратятся в мужчин. Поблизости звенят китайские колокольчики, и кажется, что в любой момент может появиться фея. Ветер подхватывает эхо, закручивая его так и сяк, и нежная мелодия несется к ней с разных сторон.
Она ловит себя на том, что чуть не раскачивается в такт колокольчикам. Хотя она и напряжена, но с того момента, как услышала поющих парней, страх отступил. Она поражается собственному спокойствию. Нет, это не совсем так, она не спокойна, но сосредоточенна и без придыханий думает о тех ранних моментах, когда ей казалось, она развалится на куски. Наверное, невозможно бесконечно пребывать в столь сильном испуге.
У ее ноги лежит камень, покрытый зеленым мхом, немного светящимся. Кровь у нее из ладони почти не идет.
Почувствовав какое-то движение слева, более заметное, чем при раскачивании ветки или хлопанье крыльев птицы, Джоан замирает. Но, обернувшись, она видит только пеструю африканскую собаку, расхаживающую в сумраке своего вольера. Собака очень тощая – кожа да кости. Она бродит взад-вперед вдоль ограждения клетки. Обычно их здесь две, но Джоан видит только одну. У собаки голодный и несчастный вид, словно она задумала сбежать.
Джоан представляет себе, как зверь находит на заборе задвижку.
Из-за облака выглядывает луна. Окружающий ландшафт светлеет, становясь призрачным. Джоан проходит мимо игровой площадки, держась края тропы, где тени гуще. Деревьев довольно много, и она идет под ветвями, ближе к стволам, часто останавливаясь. Они проходят высокую ограду, скрывающую носорога, и одинокая собака пропадает из поля зрения. Впереди вольер со слонами, а за ним появляется крытая соломой крыша кафе «Саванна», у дальней стены которого стоят торговые автоматы. Они почти пришли.
Джоан всматривается в дорожку перед собой. Детская чашка лежит на бетоне, рядом лужица. Джоан обходит чашку, торопясь пересечь пятно освещенной земли и снова оказаться в темноте, рядом с бамбуковым ограждением слоновьего вольера.
Она не позволяет себе оглядываться на брошенную чашку.
Она не позволяет себе думать о женщине с ребенком. Она не позволяет себе думать о той женщине, которая сканировала сегодня их членский билет, говоря Линкольну, что ей нравятся его кудряшки, и о бабушке с маленькими девочками, которые шли перед ними всего минуту или две. Видела ли она фигуру женщины в темно-синем платье? И были ли на девочках розовые колготки? Она старается также не думать о мальчике в очках, который поднял Тора, когда Линкольн уронил его на тротуар.
Она не позволяет себе сомневаться.
Она как будто чувствует за спиной присутствие детской чашки.
19:06
Джоан оглядывает слоновий вольер, но животных не видно. Лишь посеребренная луной трава и земля. Ее взгляд прикован к чему-то находящемуся примерно в четверти мили от края вольера. Когда она наблюдала за тяжелой поступью слонов, их вольер казался ей бескрайним, но теперь его пространство не кажется таким уж большим. Иллюзия Африки сохраняется только до широкой полосы
Эти машины шокируют ее. Неспешно и ровно проезжают мимо с включенными фарами. Разве не должен хоть кто-нибудь остановить людей, едущих за туалетной бумагой или бутылкой мартини? Разве не должны быть здесь только оранжевые конусы, ленты ограждения, сирены, а возможно, и танки с бронеавтомобилями?
Эти машины, беспечно проезжающие мимо, просто невыносимы.
Взгляд Джоан вновь возвращается к твердым изгибам железной дороги. Рельсы отливают серебром, посверкивая то там, то здесь, когда на них падает лунный свет. Она сосредоточивается на этом сверкании. Ее дядя иногда брал Джоан с собой на пикник и рыбалку, и это было здорово, поскольку, будь на это воля матери, Джоан не бывала бы нигде, кроме дома, школы и торгового центра. В сельской местности были только коровы и фермы, а земля была усеяна слюдой, которую Джоан умела разделять на толстые серебристые слои. Она думала, слюда имеет ценность, но дядя сказал: нет, она просто блестит, и Джоан вообразила себе, что кусочки слюды – это осколки метеора. Такая красивая эта слюда, настоящее открытие. Однажды Джоан набрала кусочки в сумку, как ученый собирает ценные образцы породы, и принесла домой показать маме, которая никогда не ездила на природу. Они с дядей Джоан, будучи совершенно разными существами, не признавали никаких аргументов в пользу генов, передающихся по наследству. Но в тот день ее мать выщипывала брови, вся стойка в ванной была усыпана крошечными черными запятыми. Когда Джоан показала матери слюду, та сказала: «Не приноси в дом камни». Джоан была еще маленькой и заупрямилась, пытаясь объяснить: «Надо отодрать верхний слой, и она засверкает, как сокровище, посмотри сюда», но мать сказала что-то вроде: «Она ничего не стоит, Джоан», и, конечно, Джоан это понимала. Но у нее не нашлось слов, чтобы убедить маму, какое это чудо, какая прелесть. Так или иначе, мама ее не слушала и не хотела даже заглянуть в сумку. Ни разочка. Она стояла перед зеркалом, одной рукой дергая себя за бровь, а выщипанные волоски падали на стойку.
Джоан отводит взгляд от железной дороги и трется щекой о голову Линкольна. Он никогда не видел слюды. Ей хочется показать ему, как можно ногтем отдирать слои.
Потом она вдруг слышит треск и хруст, как от легкого удара, и моментально опускается на колено, обвившись вокруг Линкольна, но вскоре понимает, что это, вероятно, упавшая ветка или орех. Она внимательно оглядывается по сторонам, но ничего не замечает, кроме светлых и темных пятен, теней и растений.
Не поднимаясь, она молчит и наблюдает.
Наконец она встает. Невыносимо думать о том, что может случиться здесь, на этом кусочке бетона. На кусочке бетона длиной в десять футов. Или двадцать футов, в тени массивной соломенной крыши.
Джоан делает робкий шажок.
Снова бросает взгляд на рельсы. Бессчетное число раз поезд подвозил их с Линкольном так близко к внешнему ограждению, что они могли бы соскочить с поезда – он шел очень медленно – и прижаться ладонями к металлу или кирпичам ограждения, могли оказаться так близко к свободе.
Размышляя о железнодорожном пути, Джоан продолжает шагать. Они с Линкольном по-прежнему движутся параллельно слоновьему вольеру, приближаясь к павильону закусочной. Из громкоговорителей несется песня «I Put a Spell on You», и голос певца поражает ее. Она пытается разглядеть громкоговоритель, но они еще далеко от него.
– Можно я пойду сам? – шепчет Линкольн, и почему-то звук его голоса удивляет ее так же, как музыка.
– Хочешь пойти сам?
По пальцам одной руки может она сосчитать, сколько раз он просил пойти сам, когда она несла его.