Жестокое царство
Шрифт:
Но нет, это Робби старается. А он не Робби. Он не тот бестолковый парень, который сегодня ушел из дому.
Ты слепой, что ли, пупсик?
Иногда он думает, что сквобы – умнейшие из существующих злодеев. У них ярко-розовая кровь, и невозможно понять: дело тут в необычном освещении или она у них нечеловеческая. Кровь разбрызгивается и капает на мох. Это напоминает ему задания по рисованию, которые он выполнял в каникулярной библейской школе.
«Это цвет того антибиотика, – сказал Марк в тот первый
И Робби подумал: да, в самом деле, кровь такого же цвета, как амоксициллин. Он помнил вкус этого сиропа – сладкого, густого и приятного. Он сказал Марку, что ему нравилось это лекарство.
«Нравилось?» – спросил тогда Марк и добавил, что не встречал никого, кто не считал бы его противным. Марк рассказал, что в детстве он ночью тайком спускался вниз и выпивал по целой бутылочке.
Уже давно Робби не чувствовал себя таким же, как кто-то другой.
Некоторое время спустя, ничего не говоря и не глядя на них, его мать принесла им миску «Доритос», и Робби стало не по себе, поскольку он думал, она понимает, что он не хочет, чтобы она напоминала Марку о своем существовании. Он не знал, обидело ли ее это. Он подумал: может быть, она пытается вызвать у него чувство вины? А потом он заметил, что она оглядывается через плечо, и он до сих пор помнит, как она улыбалась тогда. Она была так счастлива, что он нашел друга. У нее словно гора с плеч свалилась.
По временам он почти ненавидит ее. И ненавидит за это себя, и это уже кое-что.
– Отметка о прибытии, – отдуваясь, говорит Марк и переходит на ходьбу.
Робби бросает взгляд на свои часы, кажущиеся неуместными на его запястье, но они все хотели часы.
– Угу.
– Если только мы еще не прибыли, – говорит Марк.
Они уже почти подошли к озеру. Робби видит вспыхивающие фонарики, освещающие едва различимые украшения к Хеллоуину.
– Не прибыли, – отвечает Робби.
– Все, что нам нужно сделать, – в сотый раз повторяет Марк, – это перелезть через забор. Обследуем ближайшие тропы, найдем темное место и выскочим на Черри-стрит или дальше на Хейверс. Вернемся к моей машине – и были таковы. Никто ничего не узнает.
Вот каков Марк в двух словах – ничего не хочет усложнять. Не желает платить по счету. Если на уроке проводится письменная работа, он не напишет ни странички, объясняя преподавателю, что у него болит голова, а потом ноет, что получил «ноль». А вот Робби просиживает в компьютерном классе до ночи, но делает лишь пару страниц и получает пятьдесят или шестьдесят баллов, и они оба в пролете. Так кто же на самом деле умнее?
– А что мы сделаем потом? – спрашивает Робби. – Поедем в Перу и будем вечно жить на побережье?
– В Перу нет побережья, тупица, – отвечает Марк. – Все, что угодно. Поедем домой и съедим пиццу. Это не имеет никакого смысла, Робби. Для него все окончится одинаково. Он получит то, что хочет. Мы сделали то, что обещали сделать.
Они сходят с бетонной дорожки, ступая по траве
– Нет, – говорит Робби. – Я уже сказал тебе «нет».
Поскольку Робби никогда не спорит, Марк не знает, как убедить его. Из него вышел бы паршивый продавец – он просто повторяет одно и то же.
– Мы можем уйти, – подходя ближе, говорит Марк. – А завтра утром проснемся дома.
В детстве Робби как-то смотрел мультик о роботе или о мышке, а может быть, о собаке. В мультике все эти персонажи могли выглядеть очень похожими. Но когда на экране появился этот робото-мыше-пес, какой-то зычный голос прокричал: «А теперь звезда шоу!»
Робби слышит в голове этот голос, когда видит Дестина, человека, из-за которого все и произошло. Человека, разглядевшего в них нечто особенное. Звезд шоу. Робби собирается завершить это так, как обещал Дестину.
Концовка действительно самая важная часть.
Робби смотрит на огни, сияющие на озере. Он улыбается.
18:40
Я хочу есть, – произносит Линкольн.
Джоан с трудом разбирает его слова. Он давно уже ничего не говорил. Они сидели молча, Линкольн прислонился к ее груди. Слишком темно, и играть в человечков невозможно.
Слишком темно для любых вещей.
Она до нелепого радуется его голосу, хотя жалеет, что он не сказал что-то другое.
– Дай посмотрю, – говорит она, хотя и уверена, что у нее ничего нет.
Сначала ощупав карманы, она принимается шарить в сумке.
– Итак, – начинает она, – как, по-твоему, тренируется Бэтмен? Чтобы стать быстрее и сильнее? – (Линкольн ничего не отвечает.) – Думаю, он толкает штангу.
Джоан нащупывает обломки цветных мелков и удивляется, почему до сих пор не выбросила этот мусор.
– Наверное, он крутит хулахуп, – в отчаянии произносит она. – Или занимается балетом. – Наконец она вытаскивает помятый мини-сникерс и, развернув, протягивает ему. – Вот шоколадный батончик, детка. Сникерс.
Беря батончик, он касается ее пальцев:
– У тебя есть еще?
– Сейчас посмотрю.
Больше у нее ничего нет. Все же она продолжает рыться в сумке, слушая, как он, причмокивая, обсасывает свои пальцы. Он всегда запихивает еду в рот дальше, чем следует, и потом слышно, как он жует.
Через несколько мгновений она слышит, как он облизывает пальцы.
– Ты нашла что-нибудь еще? – тихо и степенно спрашивает он.
Она едва различает движение его головы в свою сторону. Его черты различить невозможно, даже глаза и зубы, которые должны были бы сверкать в темноте. Она прислоняется спиной к каменной стене, холодной и твердой. Выступы стены цепляются за ее волосы.
– Больше ничего нет, милый, – говорит она.
– Я очень хочу есть. А крекеров нет?
– Нет. Эй, твои парни с тобой?