Жестокое царство
Шрифт:
– Ты знаешь, что мы ее потеряли, верно? – спрашивает Марк, останавливаясь после каждой пары слов, чтобы отдышаться. Он никогда не отличался спортивностью. – Мы не знаем, где она.
Робби все еще думает о том фильме и не сразу приходит в себя.
– Она? – переспрашивает он.
– Женщина, которая обронила телефон.
– Откуда ты знаешь, что это она?
Марк поднимает телефон, поворачивая его крышкой к свету. Робби различает какое-то неясное изображение.
– Фотография ее детеныша, – говорит Марк. – Должно быть, женщина.
Робби в этом не уверен, но спорить бесполезно.
– Тогда зачем мы продолжаем бежать? – спрашивает он.
Марк
– Охота продолжается, – говорит Марк. – Мы – порядок. Мы – надежда.
Робби понимает, что Марк тоже это чувствует. Что они оставили все прочее за воротами, на парковке. И здесь у них нет истории.
«Старбакс» – восемь месяцев. «Эпплбиз» – четыре месяца. «Бадс бургерс» – пять месяцев. Господи, он был готов уйти из этого кафе, потому что там было полно по-настоящему жирных фриков, как будто в дверь пускали только толстых людей с животами, обвислыми, как тесто, выпирающее из формы для пирога. У него возникало желание взять нож, отрезать это тесто и посмотреть, как будет выглядеть бедняга без лишнего жира.
Потом был букинистический магазин, «Чик-фил-Эй» и «Сирс» – два месяца, а теперь аптека «Си-Ви-Эс», месяца не прошло.
Его дурацкий босс много из себя воображает, потому что он менеджер аптеки. Ну да, тебе сорок, и ты руководишь аптекой – ну прямо решаешь мировые проблемы. Луиза Брансон, он уверен, совсем неплохо провела с ним время в боулинге. Но когда он позвонил ей на следующий вечер, она, разговаривая с ним, даже не выключила телик. Она сказала: мать говорит, мол, надо не на свиданки бегать, а заниматься учебой, но он-то знает, что мать просто не хочет, чтобы Луиза с ним встречалась. Потому что так считают родители, особенно мать Луизы. У нее глаза навыкате, как у лягушки, и за всю жизнь она ни дня не проработала. Одна из тех ужасных женщин, и, наверное, она такая с рождения, и родителям следовало утопить ее, как котенка. А до этого он встречался с Анжелой Уилард, которая поначалу была милой и робкой, но потом оказалась тупой шлюхой. Ему следовало догадаться с самого начала.
«Шлюха», «милая» и «робкая» – эти слова его подошвы вколачивают в тротуар.
Его восьмилетняя кузина спросила как-то, платит ли Робби своей матери арендную плату. Интересно, какие разговоры она услышала от родителей, если спрашивает такое? Родственники с той стороны называют себя христианами, но им нравится терзать людей. Они противные, недалекие люди. Так много неприятных людей – целый свет, – но никто не замечает грубость друг друга, нет-нет, все только и думают, что Робби неумеха, лентяй, а сами такие жалкие и даже этого не понимают.
Все они стерты из памяти. Всё это стерто.
Мы – порядок. Мы – надежда.
Мы – порядок. Мы – надежда.
Этот припев звучит громче, пока камера отъезжает, и ритм его напоминает ритм строевой солдатской песни, когда на последнем слове «надежда» голоса повышаются. Ненадолго экран заполняют только деревья, а потом появляется бегущая фигура. За ней гонится темноволосый солдат в ладно сидящей на нем форме, и тебе почти становится жалко это призрачное существо – тонкое и голое, если не считать огромный головной убор. Потом, едва солдат хватает это существо за руку – это рука или что-то странное? – другая его рука дотрагивается до лица солдата, и солдат замирает на месте,
Подходят другие солдаты – ровной шеренгой, шагая в ногу, – и существо ныряет в кусты. Ты впервые видишь лейтенанта Хардинга. Он, не говоря ни слова, поднимает руку, потом подходит к кусту и вытаскивает оттуда за ногу брыкающееся и невнятно лопочущее существо. Рукой в перчатке он держит его за запястья, не давая прикоснуться к себе ядовитым конечностям. Он с улыбкой напевает: «Ты пропала, но теперь нашлась» – и с этого момента, глядя в лицо Хардинга, когда он смыкает пальцы вокруг ее шеи, можно догадаться, что это она, потому что у нее есть груди, хотя и прикрытые каким-то доспехом из багряного металла. Ты понимаешь, что эти существа дурные, а солдаты хорошие. И когда лейтенант сворачивает ей шею, ты радуешься.
– Обратно к озеру, – говорит Марк, подтягивая джинсы. – Замкнем круг.
– Ладно, – отвечает Робби.
– Тише, – предупреждает Марк.
Ты радуешься, когда Хардинг осознает, что первоначальная миссия сдерживания этих существ, сквобов, провалилась. Сдерживания недостаточно. Ибо сквобы начинают выходить из джунглей и проникать в безымянный город, и лейтенант Хардинг предполагает, что эти существа могут легко уничтожить все население. Поэтому надо уничтожить их самих.
Сквобы говорят, что не хотят ничего дурного. Они посылают в солдатский лагерь делегацию из трех лепечущих существ, и один из них выходит вперед – ветер раздувает перья и дреды у него на голове. Они твердят одно слово: мир, мир, мир, как будто других не знают. И поднимают руки вверх, но их руки – это оружие, не так ли? Они убивают прикосновением.
Хардинг приносит с собой длинную иглу, а ночью у костра вынимает эту иглу и принимается вскрывать волдыри на ступнях, натертых сапогами. Он втыкает иглу в свою пупырчатую кожу, болячки вскрываются, и на землю вытекает гной. Не меняя выражения лица, он надевает сапоги. Позже он снова и снова вонзает иглу в тощую шею сквоба, сквоб пронзительно кричит, и по его лицу текут слезы. Слезы, падающие на землю, очень напоминают гной.
На вид сквобы такие слабые. Это в них бесит Робби больше всего. Хардинг умнее и сильнее, и в нем нет слабости. Этим следует восхищаться, так ведь? Парень, не совершающий ошибок? А если все же совершит, никто не заметит, и в этом настоящий талант, верно?
Когда его увольняли из «Си-Ви-Эс», он сказал, что опоздал, потому что снова не услышал будильник. И что ему было делать? Босс, с его козлиной бородкой, самомнением и узкими джинсами, сказал, что будильник Робби – не его проблема. Может быть, он прав. Может быть, опоздания – проблема Робби. Но что поделаешь? Как можно исправить что-то уже случившееся? Он что, должен изобрести машину времени, вернуться назад и заставить себя проснуться? За свою жизнь он так и не понял, почему его надо винить за вещи, которые он не в силах контролировать. Почему его постоянно наказывают за такие вещи? Он не виноват, что так крепко спит. Он не виноват, что забыл взглянуть на спидометр и случайно разогнался в школьной зоне до скорости пятьдесят миль в час. Он не виноват, что ошибся при распечатке заказа и на стол подали бургеры с беконом вместо бургеров с черными бобами. Он не нарочно. Даже если люди правы и он действительно ленивый, грубый или эгоистичный, что поделаешь, что есть, то есть, верно? Генетика. Это не его выбор. Но это не имеет значения, да? Никому и дела нет до того, что он старается!