Жестокое милосердие
Шрифт:
— То есть очень многие, — бормочу я.
Он приподнимает бровь, но ответить не успевает. Сзади раздается топот копыт. Подскакав к нам галопом, де Лорнэй кивает и поднимает пять пальцев, потом еще один. Ух ты, шестеро преследователей! Дюваль ругается вполголоса.
— И далеко они?
Де Лорнэй отвечает:
— Совсем близко.
— Не разобрал, кто такие?
Де Лорнэй мотает головой:
— Просто вооруженные люди, без гербов и знаков на плащах.
Угрюмо кивнув, Дюваль жестом предлагает нам убраться с дороги в густой лес. Он озирается,
Когда я выезжаю на полянку, он уже на ногах и подходит, чтобы помочь мне спешиться. Потом берет сумку, висящую у него перед седлом. Указывает Чудищу с де Лорнэем на большой плоский валун, что виднеется поближе к дороге, а сам берет меня за руку и ведет к бревну.
Он садится наземь, прислоняется к лесине спиной и тянет меня за руку, пытаясь усадить подле себя.
— Господин мой!..
Я чуть не валюсь прямо ему на колени.
Он смотрит на меня:
— Может, лучше я голову тебе на колени положу?
— А просто рядом посидеть мы не можем?
Его глаза блестят полированной сталью:
— Ты забыла — мы же безумно влюблены? Я, никогда не покидающий герцогиню, кроме как по ее же делам, вконец поглупел от любви и валяюсь на травке с юной подружкой. Заставим их в это поверить!
Я пристыженно отворачиваюсь. Именно такой план мы с ним придумали накануне, но претворять его в дело оказывается трудновато. Я прокашливаюсь:
— Если мне позволено выбирать, лучше уж я посижу, а ты клади голову.
Так я хоть не буду себя чувствовать полностью беззащитной.
Он закатывает глаза, но быстренько меняет положение. Я едва успеваю устроиться на земле, и вот уже его длинное тело вытягивается рядом, а голова оказывается у меня на коленях.
Твердая, теплая и тяжелая, на какой-то миг она поглощает все мое внимание. Я смущенно оглядываюсь на Чудище с де Лорнэем, но те увлеченно разыгрывают свою часть спектакля — устроились возле камня и вовсю режутся в кости. Двое скучающих вассалов, поджидающих загулявшего господина.
Когда Дюваль берет меня за руку, я вздрагиваю, как испуганный кролик. От углов его глаз разбегаются веселые морщинки. Я шепчу:
— Ну и долго это будет продолжаться?
— Пока они не уверятся, что мы с тобой — просто голубки, выбравшиеся поворковать.
Настает мой черед закатить глаза.
— Да не хмурься ты так, — говорит он насмешливо, но вместе с тем нежно. — Представь, что я — де Лорнэй, если так будет легче.
Я возмущенно фыркаю.
— Ну тогда представь моего брата, он тебе вроде понравился. Делай что хочешь, только скорее натяни на физиономию страстное выражение, а то вся наша хитрость прахом пойдет!
Я смягчаю выражение глаз и складываю губы в улыбку.
— И братец твой мне даром не нужен, — шепчу я таким тоном, словно в любви признаюсь.
Что-то меняется в его лице.
— Замечательно, — шепчет он в ответ, и я вынуждена напомнить себе, что он
И тут показывается погоня. Чудище и де Лорнэй разом вскакивают и встают плечом к плечу, словно пытаясь заслонить нас от слишком любознательных глаз. Я легко разыгрываю ужасное смущение, особенно когда всадники начинают усиленно заглядывать за спины нашим друзьям. Их первоначальная подозрительность живо сменяется похабным любопытством. Немного помедлив, чтобы поглазеть на нас, они едут дальше.
Когда стук копыт стихает в отдалении, напряжение отпускает меня, и, обмякнув, я прислоняюсь к бревну. Когда открываю глаза, то наталкиваюсь на взгляд Дюваля.
— Надо будет поработать над твоим умением соблазнять, — говорит он.
Я луплю его в плечо кулаком. Он смеется, и я помимо воли улыбаюсь. Да, у меня неважно получается, но только с ним. Я вполне успешно флиртовала и с Мартелом, и даже с Франсуа. Лишь перед Дювалем вся моя выучка пропадает неизвестно куда.
Он тянется ко мне и убирает прядь волос, упавшую на мою щеку. Я жду, что в его глазах появится шутливое выражение и он примется учить меня, как правильно соблазнять. Но взгляд серых глаз невероятно глубок и серьезен.
И тут доносится крик перепела — это Чудище дает знать, что солдаты скрылись из виду. Я немедленно вскакиваю, словно кукла, которую кто-то дернул за ниточки, так что голова Дюваля едва не стукается оземь. Он смотрит на меня как на ненормальную. Возможно, он не так уж и ошибается.
Я стряхиваю с юбок сухие веточки и травинки. Дюваль встает, и к нам присоединяются Чудище с де Лорнэем.
— Узнали их? — спрашивает Дюваль.
Чудище отрицательно качает головой:
— Но теперь, когда они убрались, может, скажешь нам, где ты встречаешься с этим таинственным человеком?
Дюваль смотрит на дорогу, словно убеждаясь, что посторонние и правда уехали.
— В Сен-Лифаре, у церкви.
При этих словах вся кровь отливает у меня от лица. Не желая, чтобы кто-то заметил мое смятение, я подвожу лошадь к пеньку, чтобы взобраться в седло. Но Дюваль, чтоб ему пусто было, замечает всякую мелочь. Когда я благополучно устраиваюсь верхом, он подъезжает ко мне и спрашивает:
— Ты в порядке?
— В полном порядке, господин мой.
— Тогда почему побелела как мел?
Я кое-как изображаю кривую улыбку:
— Дело в том, что я родилась в Сен-Лифаре и много лет там не была. Вряд ли мне доставит удовольствие поездка туда.
— Ага, так ты все-таки не возникла совсем взрослой из капель пота, упавших с чела вашего Мортейна?
Я улыбаюсь уже почти по-настоящему:
— Совсем взрослой — нет.
Он прекращает дразнить меня и смотрит озабоченно:
— Как думаешь, тебя могут узнать?
— Вряд ли. Прошли годы, и я сильно изменилась. Да и кто может ждать, что дочка сеятеля репы приедет домой вся разодетая и в таком блистательном обществе! Люди обыкновенно видят лишь то, что им хочется видеть.