Жестокое милосердие
Шрифт:
— В самом деле? Моя переписка с аббатисой никак не свидетельствует о том, что ты должна что-то предпринимать против графа д'Альбрэ.
Хотелось бы знать, насколько глубоко доверяет ему матушка настоятельница. И откуда ему известно, что я шпионю за д'Альбрэ.
— Я здесь не только ради действия, сударь. Я также являюсь глазами и ушами обители.
Он кривит губы:
— Что ж, верно. И как, добыли твои глаза и уши что-нибудь определенное о несчастье с Немуром?
— О чем вы, господин мой?
Он разводит
— Я говорю о том, что Дюваль самым бездарным образом провалил дело Немура. Ведь герцог Немурский мертв, не так ли? — Он подступает ближе. — А кроме того, до меня дошел крайне тревожный слух. — Он нагибается ко мне, его несвежее дыхание касается моей щеки. — Мать Дюваля плетет заговор, имея в виду посадить его брата вместо Анны на трон. Уж нет ли тут какой связи? — Он склоняет голову к плечу и пронзительно смотрит на меня. — И как вышло, что ты тут почти две недели, но ничего об этом не слышала?
Мое сердце начинает болезненно колотиться. Он знает!..
— Отчего же, мой господин. Недавно я тоже об этом услышала, но то были лишь смутные отголоски. С тех пор пытаюсь удостовериться, не связан ли с заговорщиками и Дюваль, но они с матерью давно стали друг другу чужими. Я ни в коем случае не верю, чтобы она делилась с ним своими планами. Они и не разговаривают-то почти.
Глаза Крунара холодно поблескивают.
— Это то, что тебе известно. А вдруг они лишь изображают отчуждение и враждебность? Что, если Дюваль только и ждет, чтобы его матушка переманила достаточно баронов на сторону Франсуа, и тогда он сделает свой ход, сместив брата и захватив трон для себя?
— Почему вы так думаете, господин?
— А почему бы и нет? Есть у тебя надежные доказательства, что ему можно верить?
Доказательств у меня нет. Только то, что я чувствую сердцем, а это на весы не положишь.
— Ни в коем случае не позволяйте, — говорит он, — девической наивности застить вам глаза, сударыня!
— Мое зрение незамутнено, господин мой.
— Вот и хорошо, и позаботьтесь, чтобы так обстояло впредь. Не теряйте бдительности, сударыня! Не подпадите под очарование его личности и безупречных манер. Это очень не понравилось бы аббатисе.
И, выдав такое вот предупреждение, он откланивается и уходит.
Этой ночью, забравшись в постель, я не ложусь под одеяло, но, опершись на подушки, ожидаю Дюваля. Я по-прежнему не могу разобраться в собственных желаниях.
Мне ужасно не нравится возникшая между нами неловкость — даже при том, что я могла бы использовать ее к своей выгоде и рассечь те хрупкие узы, что начали было связывать нас. Пожалуй, это было бы весьма разумно, в особенности учитывая предостережение Крунара. Нечего выдавать желаемое за действительное: если я хочу, чтобы Дюваль оказался достоин доверия, это еще не значит, что так оно и есть.
Однако
Я пытаюсь беспристрастно вспомнить, когда впервые начала ему доверять. До того, как во мне зародилось чувство к нему? Или уже потом?
Покамест ясно одно: канцлер хочет, чтобы Дюваль оставался у меня под подозрением, сама же я больше подозревать его не хочу. При этом я не могу убедительно обосновать свое к нему доверие; во всяком случае, мне было бы очень сложно подтвердить свое мнение перед аббатисой. Одним словом, я готова с гордостью служить Мортейну и монастырю, но политической пешкой в руках канцлера быть не желаю.
Тут едва слышно щелкает дверь, и я тотчас забываю о канцлере, а сердце пускается вскачь: в комнату входит Дюваль.
— Исмэй… — Он притворяет дверь, но идет не к своему привычному креслу, а прямо ко мне.
Меня пронизывают одновременно две молнии: паника и предвкушение. Уж не хочет ли он снова поцеловать меня? Или потребовать чего-то большего, чем поцелуй? Я едва осмеливаюсь дышать.
Подойдя к постели, он смотрит на меня сверху вниз, и забота на его лице положительно сводит с ума.
— Как ты? — спрашивает он.
— Прекрасно. — Я хочу говорить обычным голосом, но получается шепот. Спешу откашляться. — Почти не чувствую швов.
— Ну и отлично. — Дюваль кивает, и я уже жду, чтобы он изъявил желание взглянуть на мою рану, но он присаживается на толстый половик у постели и прислоняется к бортику кровати.
Я замираю, только сердце колотится все быстрей. Он так близко, что я могла бы дотянуться и погладить его по голове. Вот бы знать, каковы на ощупь его волосы?.. Поспешно сжимаю кулаки и кое-как выдавливаю:
— Удалась ли охота?
Он улыбается:
— Весьма и весьма. Я вчера вечером направил посланнику Священной Римской империи письмо, известив о том, сколь желательно было бы его присутствие на охоте. Он откликнулся, и мы даже улучили минутку, чтобы наедине договориться о более официальной встрече. Спасибо и на том, что увернулись от шпионов и лизоблюдов Жизора!
— Их не было на охоте?
— Уверен, что были, но я постарался со многими людьми перекинуться словечком с глазу на глаз, поэтому мой разговор с посланником императора не выглядел чем-то из ряда вон выходящим.
— Это хорошо, — киваю я.
— Тайный совет назначил очередное заседание на завтра. А Изабо потребовала, чтобы ты побыла с ней, пока Анна и мадам Динан будут заниматься делами страны.
Я прищуриваю глаза:
— Это ты ее подучил, чтобы я была под рукой?
— Нет, — говорит он. — Похоже, девочка к тебе привязалась. Я смотрю, ты завоевываешь вес в обществе, — суховато замечает он и меняет тему: — Ну а у тебя как день прошел? Удалось выведать что-нибудь новое?
Я отвечаю: