Жестокое милосердие
Шрифт:
Это уже потом Андрей поймет, что случай свел его с неопытным и хилым — худощавым, со слаборазвитой мускулатурой — парнишкой лет семнадцати. А тогда, резко оглянувшись, он встретился с полным ненависти взглядом убийцы. Встретился, замер, и лишь молниеносная реакция позволила Беркуту в последнее мгновение отшатнуться, так что нож всего лишь пропорол его ремень. И тут же отбил второй удар — неумелый, однако нахрапистый, и для любого не обученного приемам офицера вермахта — убийственно неотвратимый.
Лейтенант обезоружил Сигизмунда (это он уже позже назвал
Беркут даже не решился ударить его. Нож сунул себе за пояс и, захватив новоявленного мстителя на болевой прием, привел к машине. Несколько минут он, Корбач и Арзамасцев пытались убедить парнишку, что они не немцы, поговорить с ним, однако Сигизмунд упорно не доверял этим людям. Даже то, что Кирилл говорил по-русски, не производило на него абсолютно никакого впечатления.
— Прикончить его, чтоб не выдал, — заключил Арзамасцев, первым убедившись в безнадежности допроса. — Сигизмунд понял его, еще раз крикнул свое: «Нех жие!…», но в это время вернулась отлучавшаяся по своим делам Анна, и Сигизмунд, как-то сразу признав в ней польку, словно бы переродился.
Еще через полчаса они уже знали, что он — из древнего дворянского рода, в котором все мужчины были военными, и что в начале войны, получив сообщение о гибели своего отца-полковника, он создал небольшую патриотическую организацию «Орлы Полонии», строившуюся по принципу масонской ложи.
Через месяц в эту организацию уже входило двадцать два бывших гимназиста (Сигизмунд считал это большой силой), и она ставила своей целью поднять всенародное восстание, чтобы не только освободить Польшу от гитлеровцев, но и возродить в ней королевскую монархию, как единственно приемлемую для Польши форму власти. Причем не такую «гнилую» монархию, которая существовала в этой стране в течение нескольких столетий, и при которой каждый новый король избирался элекционным сеймом, что неминуемо приводило к кровавой вражде дворянских кланов, а настоящую, династическую, традиционно-европейскую.
Выслушав всю эту пылко изложенную программу, партизаны из деликатности промолчали, только Анна, восхищаясь его мужеством и преданностью, по-матерински сочувственно погладила «вождя польских монархистов» по голове.
— Теперь вы, пан лейтенант-поручик, — возвышенным тоном произнесла она, — знаете, каких мудрых и преданных юношей способна рождать земля польская!
— А главное, воинственных, — стараясь скрыть иронию, произнес Беркут, осматривая свой «помеченный» ножом Сигизмунда ремень.
— Да, и воинственных — тоже, — вдруг воспылала в груди Анны национальная гордость польки. — И напрасно вы по этому поводу иронизируете.
— Только что ваш юный земляк предпринял сразу три попытки убить меня, — достал Беркут из-за пояса трофейный нож Сигизмунда. —
— Именно потому, что он все еще юный, на вашем месте я была бы снисходительной.
— Но лейтенант ведь не пристрелил его! — оскорблено вступился за своего командира Арзамасцев. — Хотя на его месте я тут же прикончил бы вашего юного партизана.
— Именно поэтому вам, ефрейтор, никогда не стать лейтенантом-поручиком! — отомстила ему полька.
— Кстати, насколько я понял, в образе первого короля возрожденной Польши и основателя новой королевской династии — Оржецких — наш юный воитель видит самого себя? — поинтересовался Беркут, пытаясь тем самым не допустить ссоры между Анной и Арзамасцевым.
Вопрос был задан по-немецки, поэтому Сигизмунд прекрасно понял его.
— Хотя я свою кандидатуру пока еще не выдвигал, однако наша организация «Орлы Полонии» такое решение уже приняла. В нужное время именно это решение будет оглашено на заседании польского Сейма. Тем более что наш древний род породнен кровью с той же династией, из коей происходили Владислав IV и Ян-Казимир, с войсками которых пришлось воевать вашему Богдану Хмельницкому; а также многие другие польские короли, политики и военачальники.
— В таком случае, рад приветствовать вас в своем боевом лагере, Сигизмунд вы наш Великий, — теперь уже действительно не удержался от саркастической ухмылки Беркут. Хотя мысленно тут же остепенил себя: «А ведь все может быть! Первая организация, которую возглавил некий Владимир Ульянов, не имела в своих рядах и двадцати членов. Кто из императорской династии Романовых или какого-либо иного монархического семейства Европы мог бы предположить, чем на самом деле закончатся подобные же "государственные бредни" этого человека?!» А подумав это, попытался взглянуть на Сигизмунда Оржецкого иными глазами. Вот только совершенно иными взглянуть не удалось.
Хоть и был этот юный масон-повстанец хилым и болезненно бледнолицым, но держался с вызывающим достоинством, да и говорил так, словно и в самом деле уже держал речь в польском Сейме, собранном специально для избрания короля. Поэтому, слушая его юношеские мечтания о возрождении монархии, Беркут, хотя и воспринимал их довольно скептически, все же ни минуты не сомневался, что этот парень действительно верит в возможность такого исхода борьбы, в свой талант предводителя «новой волны возрождения униженной отчизны», и готов отдать за нее жизнь.
Иное дело, что точно так же ни минуты Беркут не сомневался, что жизнь этот пылкий предводитель польской шляхты отдаст значительно раньше, чем сделает хотя бы первые скромные шаги к своей цели. В ходе войны он уже не раз встречал подобных мстителей-мечтателей, которые совершенно не заботились о том, чтобы хоть как-то подготовиться к борьбе: научиться хорошо владеть оружием, приемами самообороны и конспирации, а еще — выживать в лесу, в горах, в любых экстремальных ситуациях. Как и следовало ожидать, уже через месяц-другой и сами они, и все члены их подпольных организаций оказывались в застенках гестапо.