Жестокое милосердие
Шрифт:
— Не трогать меня! — отшатнулся от Звездослава шарфюрер. — Не сметь трогать! Эти свиньи и так избили меня до полусмерти! Вы — офицер?
— Естественно, — ответил Беркут.
— Я имею в виду не эту форму. Вы и в самом деле офицер? Русский, парашютист?
— Да, я парашютист, лейтенант.
— Тогда уберите его! — кивнул в сторону Корбача.
— Но сам-то вы не офицер, а всего лишь унтер-фельдфебель.
— Вы неплохо разбираетесь в эсэсовских званиях, хотя даже офицеры вермахта порой путаются в них, — проворчал пленный. — И все же говорить я намерен только с офицером.
— Я тебя понимаю, — едва заметно улыбнулся Беркут Звездославу. — Но что поделаешь? Шарфюрер, видите ли, до глубины души возмущен обращением с ним. Итак, слушаю вас, — вновь обратился к эсэсовцу, когда Корбач скрылся за углом беседки.
— Ответить на ваш вопрос, господин лейтенант, я могу, только получив слово офицера, что вы подарите мне жизнь. Поверьте, сведения стоят такого слова.
— Я дал бы его, но вы видели, где мы укрылись. А место здесь надежное.
— Ну что ж, откровенно. Это уже хорошо. Но волноваться-то нечего — сообщив вам эти сведения, я, как никто другой, окажусь заинтересованным в том, чтобы вас не схватили. Поэтому буду молчать. Я сбежал от партизан, которых интересовала машина, а не объект, — вот моя версия. Разве это не гарантия?
— Логично, — неохотно согласился Беркут, чувствуя, что у него нет ни малейшего желания дарить жизнь этому наглому эсэсовцу. — Хотя и неубедительно.
— Ну хорошо, есть еще один вариант, — уловил его настроение шарфюрер. — Вы освободите меня уже тогда, когда будете уходить отсюда. Не думаю, что вы задержитесь здесь более трех суток. Вам нужно пересидеть волну облав и проверок — разве не так? А чтобы вы могли оправдаться перед своими людьми, имитируйте мой побег. Я получил новое назначение и через неделю уже буду далеко отсюда. Так что опасаться меня вам нечего.
— Храбро торгуетесь, шарфюрер. Хотя я заставил бы вас говорить и без каких-либо обязательств.
— Без слова офицера, без обещания сохранить мне жизнь вы получите ложные сведения. А если договоримся — сообщу такие подробности, которые не получит ни один ваш агент. За трое суток вы сможете проверить и убедиться, что там именно тот объект, о котором я говорил. Я подскажу, как лучше сделать это.
— Значит, речь идет о разведывательно-диверсионной школе? Я прав? Ну, слушаю, слушаю…
— Нет, обычный склад с горючим, — нагло ухмыльнулся шарфюрер. — Такой объект вас устраивает? На орден потянет?
— Хорошо, слово чести. Слово офицера. Как только придет время уходить отсюда, я дам вам возможность «убежать».
Несколько минут шарфюрер недоверчиво всматривался в лицо Беркута, просверливая его припухшим красноватым глазом, наконец неуверенно сказал: «Ладно, поверю» — и опустился на траву.
Пока он собирался с мыслями и духом, лейтенант достал из кармана френча переданное ему удостоверение шарфюрера, в которое до этого он лишь бегло заглянул, и внимательно изучил его: шарфюрер Андриан Гольвег, 1914 года рождения, служащий отдельного особого подразделения «ЗЕТ-4». Конечно, каждый, кому попало бы в руки удостоверение Гольвега, сразу же заинтересовался бы этим «отдельным особым подразделением «ЗЕТ-4»,
— Да, вы правильно угадали: это диверсионная школа, — наконец заговорил шарфюрер, видя, что Громов закончил изучение его документа. — Особая диверсионная школа. На разведку она нацелена лишь постольку-поскольку. Конечно, там дают основы разведки, радиодела, вербовки агентуры. Однако главная цель — подготовить курсантов к длительной диверсионной работе в тылу врага, с использованием всех видов диверсий: от организации взрывов на крупных предприятиях и железнодорожных узлах до терроризирования целых населенных пунктов, используя при этом все виды оружия.
— Основательно готовят.
— Подчеркиваю: это особая школа. Курс обучения — два года. Это вам не трехмесячные курсы, готовящие «охотничью дичь» для НКВД. Она — с дальним прицелом. Там, видите ли…
— Каким именно… прицелом? — перебил его Беркут. — Поподробнее, основательно, не торопясь…
— Может, хотите стать ее курсантом, а, лейтенант?! — оскалил желтые прокуренные зубы шарфюрер. — Могу составить протекцию.
— Выпускники ее будут действовать только на территории Польши? — невозмутимо продолжал допрос Громов.
— Нет, во всем славянском мире, а также в прибалтийских государствах, входивших в сферу влияния русских. На это нацелена прежде всего языковая подготовка, — уточнил Гольвег. — А в общем…
— Когда выпуск?
— Через месяц.
— Уже ведется новый набор?
— Он осуществлен. Эти пойдут по сокращенной программе, рассчитанной всего на один год.
— Что — ситуация изменилась? Теснят русские?
— Теснят. Но это еще ни о чем не говорит. Другое дело, что появилось слишком много партизанских зон. В Югославии действует целая партизанская армия, возглавляемая генералом Тито.
— Даже так? Любопытно.
— Да и на Украине, как вам известно, тоже появились партизанские генералы.
— Где именно? — невольно вырвалось у Беркута.
— Это вы у меня спрашиваете? — удивленно взглянул на него Гольвег. — Разве вас не информировали об этом?
— Так, где именно они действуют? И что конкретно вам известно об этих партизанских генералах? Нас это тоже интересует, — попытался хоть как-то замаскировать свое неведение Беркут.
— Ту часть Украины, где они действуют, украинцы называют Левобережной. Я слышал это от наших курсантов-стажеров. Чернигов, Сумы… Большие соединения партизан.
— Ваши курсанты готовятся и к работе в партизанских отрядах?
— И в партизанских соединениях, и в сугубо националистических организациях, и в Красной армии. Сфера их действия, по существу, не ограничена.
— А куда направляют вас? Если это не военная тайна, — съязвил Беркут.
— Могу ответить. Только потому, что не в Россию. Я специалист по Югославии. Владею сербским и словенским. Воевал в Хорватии, в составе егерской дивизии СС.
— Но вы-то — немец?
— Австриец. Однако детство прошло в Югославии, недалеко от итальянской границы. Мои предки осели там со времен Австро-Венгерской империи.