Жи-Ши
Шрифт:
Уж теперь-то я понимаю, почему друзья не обращаются к ней Аня, Анечка, Анюта, а исключительно – Анка, иногда для разнообразия – на французский манер, выделяя последний слог. Под такими очередями захлебнется любая психическая, психотропная, даже психоделическая атака любой белой гвардии. Анка снова бросает в меня оливкой, словно предупреждая, что сейчас добьет чем-то важным:
– Да-да, самое важное… Важнее всего умение взглянуть на ситуацию под неожиданным углом. Способность вывернуть смысл наизнанку. Вот ты сейчас сидишь здесь и раскачиваешься, как маятник…
– Почему как маятник? Я спокойно сижу.
– Потому что маешься, поэтому ты – маятник. Сидишь здесь и страдаешь оттого, что Белка в тюрьме, что у нее проблемы, что Славка погиб, что тебе не удается докопаться до настоящей причины его гибели. Не получается защитить свою возлюбленную! Для тебя вся эта
– А как еще?
– А по-разному. Найди в себе способность взглянуть на вещи иначе. Ты жил скучной, сытой упорядоченной жизнью, а сейчас ты – в центре циклона! Ты можешь что-то сделать для любимого человека, а не просто «выражать свои чувства в сентиментальных записках». В эти самые «трудные» дни ты реализуешь свою любовь, даешь ей выход. От тебя зависит судьба любимой! Когда еще в твоей жизни случались такие приключения? Ты сейчас совсем как герой романа! Литературный герой! Пройдет время, и, если останешься в живых, будешь вспоминать это время как самое счастливое и яркое…
– А останусь? Как думаешь?
– Неважно. Тебе сейчас важно совершить подвиг, геройский поступок и тогда – добро пожаловать в вечную жизнь! Как у литературных героев. Поверь мне, когда совершаешь подвиг и становишься героем, об этой жизни как-то само собой перестаешь тревожиться… Действуй, милый папарацци! Экшн! Ух!
– Да что ты знаешь?! Меня час назад чуть было не… – я осекаюсь под ее лукавым взглядом, пресекающим любой пафос, опускающим его до уровня похвальбы рыболова-алкоголика размерами очередного трофея.
– Что случилось? Тебя обидели? – и снова – этот снисходительный взгляд.
– Проехали.
– Как хочешь. Если тебя интересуют подробности Белкиного Эскейпа, советую переговорить с ее роуди.
– Тур-менеджером?
– Да, его зовут Фура, то есть – Коля Астафуров, вполне вменяемый и работящий персонаж. Записывай телефон. А сейчас я тебе расскажу то, что знаю про их замут с Никитосом…
ГЛАВА 12
БЕЛКА
А вот тут… ну, престань, не смейся… нос как нос, лучше на свой посмотри… Это Анка меня щелкнула в аэропорту Орландо, когда я в первый раз… Она еще сказала, что я изменилась и не похожа сама на себя. Я действительно какая-то квелая на этом снимке… И вовсе не смахиваю на подпольщицу, хотя уже все для себя решила, мысленно собрала вещички и приготовилась уйти в глухое зазеркалье… Совсем не похожа на Мату Хари, на Дженифер Гарнер as Alias, даже – на Зою Космодемьянскую… Отгадай, на кого похожа? Не знаешь? На предательницу.
Я улетала из Москвы счастливой певицей, которая вот-вот разбежится и взлетит с трамплина, а вернулась, всего через неделю, конченой заговорщицей… нет-нет… еще более счастливой сумасшедшей. Крылатой, сумасбродной, готовой к революции. И еще – предательницей. Я сошла с самолета с твердым намерением предать мечту тысяч девчонок, каждая из которых, не задумавшись, отдала бы за нее все, что угодно. И красоту, и молодость, и… даже любовь! Только бы оказаться на моем месте. Только бы оседлать этот шанс, который почему-то выпал мне и не выпал им. А выпадает вообще одной на тысячу! И получается – я неблагодарная сука! Собираюсь разорвать золотой лотерейный билетик, растоптать мечту и наложить огромную кучу на собственное призвание. Предательница и преступница. Я… я не кокетничаю, не играю… просто все именно так и сложилось. Если бы ты знал, как я мучалась, принимая РЕШЕНИЕ. Ты когда-нибудь выбирал свою жизнь? Знаешь, как это, сказать: «ставлю на красное» и потерять все, что у тебя было, к чему ты привыкла… а получить неизвестность, но ты от этой неизвестности без ума! Телки – дуры, скажи?
Тогда я впервые в жизни не боялась лететь на самолете. Если бы что-то случилось… Нет, глупости все! Конечно, боялась! Если бы что-то случилось, я потеряла бы самое дорогое! Мою любовь… Два часа, подвешенная на высоте в десять тысяч метров, между Орландо и Домодедово, я выбирала между призванием и любовью. Не сердишься? Я хочу быть с тобой откровенной-откровенной. С кем же еще? Те два часа, в самолете… признаюсь тебе честно, я колебалась, взвешивала, а выбор мне помогло сделать твое лицо… Оно постоянно было перед глазами. У стюардесс, у пассажиров, у моих друзей, у всех было твое лицо.
А еще в том, что я сейчас с тобой, виновато одно дурацкое свойство моей натуры… Тони-Пони называет это «патологией характера», ему знакомые психотерапевты подсказали диагноз. Это вроде чувства противоречия.
Наша первая прогулка по набережной, в тумане… В твоем городе туман повсюду бродит на кошачьих лапах… в тот день он прокрался и захватил город, такой войлочный, будто клочья шерсти развесили в воздухе. А мы плыли в нем, как две лодки, когда редкие прохожие выплывали нам навстречу, мы кричали им «Ту-ту-у-у!» и плавно расходились борт о борт, не задев друг друга. А ты все время спотыкался, и я наклонялась, чтобы искать тебя наощупь… находила и целовала… а ты пах туманом. Потом наступал мой черед пропадать, растворившись в подвешенных каплях, и ты отыскивал меня. Мы могли находить друг друга в этой непроглядной взвеси, на ощупь, по запаху, по наитию… Мы могли заняться любовью прямо на улице, никто бы не подглядел. А потом бродили по национальному музею Дроттингхольм, разглядывали картинки, ты так много мог о них рассказывать… Я начала посматривать на тебя с почтением, никто из моих знакомых, включая учительницу по рисованию, не знал столько историй про картинки. И тут ты раскололся – про бабушку Герту, которая работала здесь смотрительницей и отравила все твое детство живописью, за что ты ей до сих пор благодарен. Еще там был такой маленький холст, на нем – телега, стог сена и три собаки. Мы зависли над ним, а потом, вдруг одновременно расхохотались… Мы смеялись над одним и тем же. Не сговариваясь. Мы были сообщниками. Одни во всем мире. В тумане. И я хотела заботиться о тебе, как ни о ком на свете.
Ночью я пела тебе колыбельные, помнишь? Это так возбуждало! Вот рассказать такую фишку авторам какого-нибудь секс-учебника! Любовь после колыбельной – космос! Ты, правда, расставался – только на это время! – с главной деталью своего скафандра – круглыми очками, без которых твой взгляд становился таким наивным, беспомощным и волшебным. Я попала в мир этих глаз, я стала смотреть на мир этими глазами, я захотела остаться в этом мире навсегда.
Кстати, я совсем не фотографировалась со своим продюсером. Не нарочно, а по странному мистическому совпадению, у меня нет ни одной фоты, где мы позируем вместе. Нет даже папарационных снимков, на которых мы случайно оба попадем в кадр. Вот – единственная фотка Гвидо, которая у меня завалялась. Он в студии, мы заканчиваем запись альбома, на нем его любимая черная водолазка под горло, кепи-«нацистка», кулон-шишка… Это снято… наверное, через неделю после моего возвращения из Швеции, кто-то из наших «фаянсовых» фотографов пришел в студию, предлагать варианты для обложки альбома.
Гвидо встретил меня сдержано. Надулся, конечно, что не позвала его с собой в Стокгольм.
– Усвоила урок?
– Какой урок?
– Концертного мастерства, ма шер. Только не говори, какой я Карабас, что даже подарками вкладываюсь в твое профессиональное будущее!
– Ты хочешь спросить, как мне понравился концерт? Очень понравился. Он меня потряс! Фантастика! Но мне никогда не стать такой на сцене!
Гвидо мгновенно оставляет менторскую позу и превращается в доброго дядюшку. Он очень любит этот образ. Еще секунда, и начнет гладить меня по голове: