Жил-был мент. Записки сыскаря
Шрифт:
Это тебе не то, что кумовья на зоне и СИЗО. Дуболомы там. Да и что с них взять. Могут выпотрошить до донышка и подставят невзначай. А пронюхает кто, да и шлёпнут скорые на расправу люди. Ну и спишет кум на несчастный случай. У них ведь главное статистика, показатели, а не Человек.
Мой не такой. Свойский парень, не повезло ему, что в менты подался. Собачья у него работа.
***
Барыга жил один. Деньги держал дома, об этом рассказала Светка официантка, он ей хвастался, что если бы он бы жил в Америке, то купил бы ресторан, в котором она работала. И показывал ей какие-то непонятные бумажки грязно-серого цвета. Брать
Петров отзвонился своему сыщику. После этого тщательно запил. Сыщик быстренько завёл ДЕЛО, напихал туда бумажек, получил добро на засаду.
Засада оказалось удачной. Сыщик с друзьями пил подаренный Барыгой коньяк. А о долларах ни гу-гу, статья за это тоже Барыге светила. Да и мог Барыга кое-что рассказать, не говоря о том, что устал милиционер водку пить дешёвую на свои. Коньяк, он благородней.
Через два дня, вечером, Петрова догнали два «зверя». Разговора не было.
***
«Гр. Петров, находясь в состоянии алкогольного опьянения, упал, что послужило причиной перелома основания черепа…» Прокурорский чин подмахнул постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту смерти. Ещё одним алкашом меньше…
***
Что осталось от Петрова, сожгли и похоронили. На похоронах была его мать да пара соседок.
Сыщик завербовал нового агента и дал ему псевдоним «Фагот».
— Ну не мудак ли я? — сказал новоиспечённый секретный сотрудник, закуривая.
Про пидарасов
СПТУ № … было на хорошем счету. Контингент там был разношёрстный, но драк и поножовщины не было. А если и случались случаи воровства, ну кто не без греха, то приехавшие по вызову сотрудники милиции обнаруживали вора в кладовке завхоза, потерпевшего — в кабинете директора, украденное на столе секретарши СПТУ, а свидетели рвались дать показания.
В этом была заслуга замдиректора по воспитательной части, Арнольдовича. Он был высоким и крепким мужчиной, с красиво уложенными волосами и холенными руками. ПТУшники боялись его, как огня. Арнольдовича знали в Министерстве, он был на хорошем счету в райкоме партии. Поговаривали, что скоро он станет заслуженным учителем. И было за что, мероприятия, концерты, дисциплина. Он дневал и ночевал в училище.
Сыщик по детям рубил палки, кривая раскрываемости росла. Его хвалили даже в прокуратуре! Инспекторши детской комнаты милиции зазывали Арнольдовича на торт с чаем, а может, чем чёрт не шутит, с шампанским! Зам директора отнекивался, ссылаясь на ревнивую жену.
Взяли его на горячем, когда он, закатив глаза и порыкивая, пользовал пухлого воспитанника СПТУ в бане. Сдал его старый пидор, вышедший в тираж и промышлявший мелкими кражами в той же бане.
После задержания и посадки Арнольдовича кривая преступности в СПТУ поползла вверх, а процент раскрываемости упал до нуля.
Сыщика по детям ругали за низкую раскрываемость, полное отсутствие профилактики. Он понуро молчал.
Однажды, не выдержав и глотнув воды из графина, бухнул:
— Ну не пидорас я! Не пидорас!
Крик души да и только.
Сардельки по Достоевскому
Петровна была тёщей Силантьева. Она поджимала
Про зятя думала, что подлизывается из-за деревенского дома. Да и что с него взять, очочки, бородёнка, грудь впалая, сам худосочный, как цыплёнок по рупь сорок пять. И что Лизка в нём нашла? Конечно, прописка московская — это тебе не деревня Жуковка, а так — зам кого-то за 150 рублей. Вечно друзья у него на кухне, болтают о чёрт знает чём и Лизку в это дело втравили. Да и закурила девка, стыдоба.
А зять-то в деревню приедет и как сядет на веранде, так и чаи гоняет, лучше б сгонял грядки прополол. Не дождёшься. А пожрать первый бежит, аж бородёнка трясётся.
***
Силантьеву повезло как никогда. В гастрономе выбросили в продажу сардельки, а потом «печень трески», а ещё солёную горбушу. И деньги были, аванс дали. Пометавшись в трёх очередях он, счастливый, выбрался из духоты и криков, помахивая портфелем, весело побежал в сторону метро.
Силантьев предвкушал приезд своего закадычного приятеля, как они будут сидеть на кухне, попивая водку, закусывая её салатом из печени трески, жареной картошкой с хрустящим огурчиком с тёщиного огорода и кусками солёной горбуши. А утром. Да, а утром как славно отварить сардельку и съесть её горячую, брызгающую соком, с чёрным хлебом и горчицей. Выпить крепкого чая. И, выйдя из дома, закурить первую сигаретку, не какую-то болгарскую кислятину, а крепкую «Яву».
Красота!
Через день, утром, шлёпая босыми ногами по солнечным квадратам, лежащим на паркетном полу, он открыл холодильник. Сарделек не было, банка «печень трески», жёлтая такая, пропала. Только половина горбуши лежала, игриво задрав хвост.
— Лиза! Где сардельки?!
— Ой, напугал! Мама забрала, там строители придут погреб цементировать и баньку править. Им закуска нужна городская, студенты потому что.
***
— Тварь ли я дрожащая? — бормотал про себя Силантьев. Электричка, набитая потными телами, катила в сторону Дмитрова.
Зять набросился на тёщу с кулаками, забыв про туристический топорик в портфеле. Тёща ответила одним ударом. Утюга. Шрам на голове остался на всю жизнь. Как и вера в справедливость суда. Ещё и заявление не принимал участковый, пришлось прокурору писать.
Тёще дали условно.
***
После суда Петровна, поджав губы, сказала дочери:
— Дура ты, не мужик он, так — студень.
Запах земляничного мыла
Смуров слово «депрессия» слышал, но вот термин «похмелье» ему ближе и роднее был. Вчера он усугубил после заслушивания, где его ругали за низкие показатели по раскрываемости и велели исправиться. На что сыщик ответил привычно-бодрым «Есть!».
К вечеру он разминал кисть руки, уставшую от писанины, и тупо разглядывал папки с висяками, разложенные на его столе. Своим светло-коричным цветом они напоминали детскую неожиданность.
— Жизнь говно, а люди твари, — вслух произнёс Смуров. Стены кабинета покрашенные в тёмно-зелёный цвет, не ответили эхом. Они и не такое слышали.
И Смуров, чтоб отвлечься, стал мечтать. И мечталось ему о избушке на берегу широкой реки, что течет неторопливо. Вокруг лес. Жизнь простая и без затей. Ловить рыбу, бродить с ружьем в поисках дичи, топить холодными вечерами печку, засыпать, накрывшись лоскутным одеялом, глядя на отблески огня из поддувала и слушая комариный звон.