Жил-был мент. Записки сыскаря
Шрифт:
— Так не жрите ханку на рабочем месте, ёб вашу мать! Иначе, — голос полковника заполнил зал, — уволю всех к едрёной фене, и пойдёте улицы подметать, а кому повезет… в сторожа, сутки-трое за за 70 целковых.
Потом выступал замполит РУВД, какой-то щёголь из отдела кадров ГУВД и шишки мелкого калибра, дудевшие в одну дуду, что политика Партии… ну и сами знаете… а кто не знает, так тому наверно повезло.
Смуров подумал, а что, может вступить в общество «Трезвость» и жизнь наладится, журналы читать будет или там газеты, соки пить или там вместо чифиря какао «Золотой ярлык».
Трамвай позвякивал
Перед родным 50-тым отделением милиции он перекурил. Во рту горчило, слюна кончилась и плюнуть на всё не получилось.
Сыщик решительно распахнул дверь в кабинет замполита конторы и с порога бухнул:
— Я вот тут подумал и решил вступить.
От неожиданности ручка, которой он чиркал в бумажках, выпала из пальцев и покатилась по столу.
Потом замполит долго рассказывал о том, что партия передовой отряд, и берут туда не всех, и что нужны рекомендации, и с кондачка этот вопрос решить невозможно. Потом замполит пожевал губами и вдруг вспомнив армейскую юность спросил:
— А ты, Смуров, Родину любишь?
Смурова заклинило и он вспомнил Родину из разрешительной, которую он трахнул после пьянки на День Милиции.
— Да не в жизнь, она же замужем, — с ужасом понимая, что он несёт, пролепетал сыщик.
— Вон, — коротко и зло сказал замполит.
***
Смуров брёл по коридору в свой кабинет, его рука нащупала в кармане пиджака заначку*.
— Судьба, — пронеслось в голове сыскаря.
Потом они пили с Барбосом водку, и Смуров пьяно и плаксиво жаловался:
— Представляешь, он думал, что я в партию хочу, а я в общество хотел. Нет, никто меня не понимает.
Барбос кивнул головой, они выпили ещё по одной. Закусили домашним огурцом, пахнущим укропом, эстрагоном и смородиновым листом. Огурцы хрустели, брызгая соком на ржаной хлеб, сало, порезанное аккуратными прямоугольниками, и фиолетовый крымский лук, пустивший прозрачную слезу под россыпью крупных кристаллов соли…
Смуровская печень вздохнула и принялась за привычную работу. Мозг отдыхал.
***
РУВД — районное управление внутренних дел.
Полковник Карпов — без аналогий, события происходили тогда, когда Илюша Куликов не знал, что станет сценаристом и было ему 4 года от роду.
Заначка — деньги, спрятанные, как правило, мужем от жены. Жена знает, что есть, но не всегда находит
Физиология — см. в Википедии.
Оба… на…
Смуров сыщик был земляной по недоноскам. Кабинет у него отдельный был, ибо дети… натуры тонкие, и у Барбоса отдельный, потому как Барбос старший сыщик был, ну такая должность, за непонятные заслуги. Барбос решительный весь из себя, на него посмотришь, ясно, что по морде влупит и не задумается, и расскажешь то, чего не знал… ну, или думал, или там, возможно, догадывался. Начальник Барбосу часто говорил, что ты парень, не за Речкой, тут у нас по-простому… выпил — украл, ну максимум убил, так это бытовуха, не война. Да и Смуров Барбосу открывал милицейскую тайну: видишь мочилово — отойди, перекури, увидел — лежат, ну так 03 всегда приедет и зафиксирует,
Барбос пускался в рассуждения, ну как же так, это ж граждане, мы типа их защищать должны. Смуров вздыхал и предлагал сигаретку. Барбос от сигаретки не отказывался и вынимал огнетушитель «Агдама», что Смурову веселило душу и скрадывало милицейские будни. И чувствовал он себя в этот момент пития, сладкого дыма крепкой сигаретки и дрожащей кильки на вилке… гуру милицейским… всё знающим и Божье Провидение помнило о нём и вело по жизни и службе однообразной и пахнущей, как портянка солдата-первогодка.
Смуров человек был компанейский и однажды был зван на ужин в ресторане «Долина», что был на земле 16 отделения милиции, то, которое окучивало Коптево. Компания была милицейская, праздновали День рождения новоиспечённого участкового, на столе было много водки, салат столичный пускал слезу на зелёный горошек, а картошка с эскалопами остывала, не до закуски было, народ пил и нудно ворошил вилками закуску. Больше говорили. Смуров выпил граммов 300, зацепил горошенку из салата и медленно её прожевал. Глотнул пивка на дорожку, сунул деньги под тарелку и поплелся в туалет. В туалете два чувака с криком «Кия!» изображали Брюса Ли.
Подойти к писуарам возможности не было.
Смуров меланхолично помочился на стенку. Ручеёк подтек под ногу одного из бойцов, он поскользнулся и упал. Второй боец в порыве страсти пнул противника промеж ног и, услышав «Мммммм», торжественно улыбнулся и рванул к выходу.
Смуров встал на его пути. Тут же получил в голову, а второй удар в корпус заставил его выпустить воздух и присесть на корточки. Дальше было исполнение оперы «блевантино риголетто» и хлопанье дверями, появление наряда, какой-то бубнёж, скорая, нашатырь в нос.
Запомнилось чьё-то:
— Ну-ну, да это ментовские разборки!
Утром он тупо водил пальцем по стеклу, покрывавшем его рабочий стол, фотографии насильников, убийц и прочих представителей человечьего племени глумливо таращились на него. Закипевший чайник вывел его из ступора. Дверь в его кабинет распахнулась, и вошёл Барбос толкая впереди себя вчерашнего смуровского обидчика.
— У, сука, — выдохнул Смуров и вмазал по скуле поклонника восточных единоборств.
— Ты, это, не за Речкой, — ухмыльнулся Барбос. — Человек с миром пришёл.
Смуров закрыл кабинет на ключ. Из касетника с хрипоцой кто-то пел
«Много лет я свободы не видел,
Жизнь на воле я стал забывать, —
Видно, чем-то я бога обидел,
Разучился любить и прощать»
Портвейн пился легко. Сигаретный дым качался под лампочкой, равнодушно и тускло висевшей на витом чёрном шнуре. В дежурке кто-то орал:
— Да загубили мою душеньку, волки позорные!
И было хорошо на душе, и голова больше не болела.
Дежурный равнодушно листал сводку происшествий за прошлые сутки.