Жил-был мент. Записки сыскаря
Шрифт:
А Коле Рябову непруха была, во-первых, упустил воров квартирных. Они со второго этажа сиганули, шмотьё побросали. А Коля он что, Чарльз Бронсон какой-то? Дубль третий. «Сцена погони». Вещи целы. Терпилы спасибо говорят:
— Ой спасибо, товарищ следователь! Ну мож, по стаканчику?
А начальство зовёт на ковёр. В Район. К Начальнику ОУРа.
— Как же так, товарищ капитан?! Воры на свободе гуляют?
Выговор вам, с занесением в личное дело. Идите.
Во-вторых, в пивнушке у Моссельмаша в туалете паспорт ему кролик по тихому передал. Кто-то из кармана срубил. Паспорт
А, подумал Коля, кто срубил, известно. Но к делу не привяжешь. А тут, мож, джинсы дадут или там ботинки подарят. А мож, бухло своё сивушное нальют. Какая-то «Белая Лошадь» у вероятного противника ценится. Попробуем. В крайнем случае, портвешком можно отлакить.
Позвонил Рябов из кабинета в Посольство ихнее, амераносов. Объяснил, как и что. Эти шпионы на русском разговаривать умеют, если приспичит.
Через полчаса в дверь кабинета постучались. Вежливые. Оба-два в сером. За ними начальник отделения милиции маячил. За погоны боялся. Долго беседовали. В кабинете начальника, а начальник круги резал по отделению. Два этажа, и всё кабинеты, кабинеты. Народу пропасть как было неприятно. А кому приятно, когда на него матом орут?
Решил Колян залить горе верёвочкой. Поехал пиво пить на Сенежскую. Своя земля родная. Там чисто и в малюхонькой комнатке хоккеисты тусуются. Через дорогу живут, в зелёных домах, что в Ленинградском районе. Спортивный режим нарушают. Им можно — чемпионы из конюшни. Типа пиво с мочой уходит, а пахнет, ну рыбой. Дал ему один плечистый хоккеист контрамарку с хитрой подписью. И поехал Рябов вечером следующим на хоккей. Место класс. Брежнев сидит, охрана. Народ кричит, болеет за Наших. За ЦСКА, в смысле. А у Коли Рябова мерзавчик в оперативной кобуре плечевой (старшина жёлтого цвета дал — это другая история). Сунул Рябов руку в кобуру, за пузырьком. Полы пиджака разошлись. Навалились двое. Слова сказать не дали. Волки позорные. Утром замполит приехал, всю дорогу стращал. А сам весь трясся. Коле-то чего терять, дальше земли не пошлют. Да и ребята ещё пирожок с повидлом на дорогу дали. Тоже опера, свою землю топчат.
Чем закончилось? Хоккеисты слово замолвили. Начальнику РУВД позвонили ОТТУДА. И стал работать Коля Рябов во вневедомственной охране. Но иногда на даче напивался подполковник вусмерть. Чего вусмерть? Вам не понять, вы на земле не работали. Извините.
Матрос
Мирный милицейский УАЗик по кличке «Бобик» тихо полз по Бульвару Матроса Железняка, что в Коптево.
Быстро ехать он не мог, под его капотом хрюкало и позвякивало, он был старым и больным. Из-за кустов, как чёртик из коробочки, появился худощавый мужик, тельняшка на его теле болталась, как на вешалке. Кирпич, брошенный мужиком в УАЗик, попал в верхний угол рамы лобового стекла. Стекло лопнуло, осколки кирпича разлетелись на оранжевые осколки, часть из которых выбила весёлую дробь на капоте и на дороге.
«Бобик» дернулся и стал.
— Нихера себе! — выдохнул водитель.
— Партизанен! — заорал сыщик Лабаков, выскакивая из машины.
Погоня была короткой. Мужик был не олимпиец, а литроборец. Довольный удачной погоней, сыскарь затолкал метателя кирпича
***
— Ну матрос, рассказывай, зачем гранату кидал?
— Я не гранату, кирпич.
— Хорошо, что не селикатный.
— Селикатный тяжёлый, далеко не кинешь.
— Э, да у тебя умысел был. Готовился, значит. И чем тебе советская милиция не нравится?
— Участковыми.
***
Степанов пришёл в милицию из НИИ, где был инженером. За работу взялся рьяно. Бодро двигался в очереди на жильё. Был образцом и показателем, семьянином и кандидатом в члены КПСС.
***
Самохин служил на флоте, был подводником, отличником боевой и политической. Имел знак «За дальний поход».
Его подводная лодка была атомной.
После дембеля женился, жил у жены, работал на заводе. Через некоторое время его мужская сила стала угасать, анализы крови вызывали тревогу у врачей. У него появилось непреодолимое желание вечером выпить водки или там чего с градусом — лучшего лекарства от жизненной напасти, по его мнению, не было.
Жена от работы ходила в ДНД — такая у неё была общественная нагрузка. Участковый ей нравился: у него была портупея, пистолет и рация. Она нравилась участковому — такая бойкая бабёнка.
Опорный пункт милиции превратился в комнату свиданий. Старый, замызганный диван, скрипя пружинами, вспоминал молодость. Дзержинский презрительно кривился с портрета, глядя на непотребство.
Но на диване было неудобно, да и контакты были скоротечны.
Участковый засадил Самохина на 15 суток за пьянку и дебош. Заявление написала жена бывшего матроса. Степанов стал собирать бумаги о направлении пьяницы в ЛТП.
Добрые дворовые доминошники и сердобольные бабушки разъяснили ситуацию мужику.
Он крепко выпил, достал из шкафа тельняшку и, подобрав по дороге к опорному пункту кирпич, решил принять последний бой. Алкоголь сыграл с ним злую шутку. Увидел милицейский УАЗик, злость захлестнула его сознание, и жизнь повернулась другой гранью. Уголовной.
Степанов получил пощечину от жены и беседу с замполитом. Сор из избы выносить не стали. Жена Самохина закрутила роман с соседом с 3-го этажа. Сыскарь Лабаков получив в подарок тельнягу, померил её и с сожалением протянул:
— Маловата кольчужка.
Бабушка-старушка
Рация прохрипела голосом дежурного по Конторе Бори Рогожина.
— Барбос, там с Онежской бабушка звонила. Говорит, что внука убила. Подскачи, а? Ленинградцы в разгоне, у них квартирные кражи с утра. Только отзвонись. Город на контроль поставил.
Наш «Луноход» чихнул мотором и ехать отказался. И я пошел пешком. Водитель в ярости пинал колесо и кричал мне вслед дежурную фразу:
— Чтоб я ещё раз сел за руль этого… «Лунохода»!
Дверь в квартиру была не заперта. На кухне за столом сидела бабулька. Чёрный платок накинут на плечи, платье тёмно-синего цвета в белый горошек. Пила чай из блюдца. Рядом лежала краюха белого нарезного 13-ти копеечного батона, щедро намазанного сливочным маслом. Рядом нож. У стула, на полу лежал
<