Жил-был мозг
Шрифт:
Он! Конечно, это был он! Но кто, кто из пожирателей успел проглотить и переварить его «грандиозный» замысел, отдающий чесноком и копчёным салом? Я мечусь в чаще ног, пытаясь разыскать своего собрата. Бесполезно! Ног становится всё больше, а моя единственная забота теперь – спасти шкуру.
Я уже не в состоянии звать Луну, я не могу проглотить какое бы то ни было желание, пусть даже оно во сто раз вкуснее прежнего. Спасти лапы и хвост, – вот моя задача! И я, честно говоря, хочу забыть сейчас про какую-то там женщину, про её сутулого хахаля. Плевать! Пусть выпускают
Но прямо у меня под ногами земля вдруг раскололась. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Оказывается, та тьма народу, которая двигалась в одну сторону, потянула за собою половину планеты, а другая часть толпы потащила вторую половину в противоположном направлении. Земля начала разламываться.
Мне удалось, с перепугу, оттолкнувшись от чьего-то затылка, взлететь на мгновение над потоками людских ног, тел, мыслей, желаний голов. Я тут же оборачиваюсь и смотрю в то место, где оставил мою парочку. Теперь там стоял он один.
А рядом с ним сидит… Кто бы, вы думали? Рыжий жирдяй, тот ещё помоечник! Наевшись, он невозмутимо облизывает свои задние лапы и хвост. Моё презрение к этому виду собратьев-пожирателей не позволило мне тогда ещё приглядеться к нему как следует. И вот – результат. И на старуху, как говорится, всё может свалиться.
Вот теперь-то уж точно я не уйду! Кодекс пожирателей гласит: желание клиента – закон! Оно исполняется пожирателем при любом раскладе. Даже в случае, если обнаружен другой пожиратель, осуществивший встречное желание, отменяющее первое.
Каким было желание сутулого, я не знаю. То, что я увидел в следующем прыжке, меня порадовало, но и заставило поволноваться. Я подскакивал и выл, выл, скулил и вновь подскакивал ещё и ещё, пока были силы. Вижу: они оба продираются сквозь толпу. Несколько раз монолитные волны из человеческих тел растаскивали их в разные стороны, но они продолжали двигаться навстречу.
Наконец, им удалось сцепить ладони друг друга, а затем вытащить из мчащихся навстречу потоков обстоятельств, мыслей и прочей чепухи на образовавшийся тут же островок под сплетёнными над пропастью руками.
Толпа исчезла так же неожиданно, как и появилась. Вот стоят они, обнявшись, под тем же расплывшимся от удовольствия фонарём. Этот безстыжий кот обнаглел настолько, что трётся у них под ногами. А ещё – мои глаза, которые выдают меня, не позволяя раствориться во тьме, потому что из них катятся эти стариковские собачьи слёзы. Старый стал. Сутулый видит меня и, нагнувшись, треплет за ухом.
Дорожный знак
Н.С. занимала должность дорожного знака. Проезжающие мимо неё водилы не замечали Н.С., ни одетую на неё униформу, ни сколько нормативных бумаг ей приходилось заполнять в течение дня. Они видели только знак: ОСТАНОВКА ЗАПРЕЩЕНА.
Те из них, кто проявлял явное или скрытое недовольство, натыкались, как правило, на дорожный патруль, стоило ей только кивнуть в сторону кустов. Ребята – тут как тут, знали своё дело. Эта часть работы буквально воплощала привитую с детства формулу: «моя милиция меня бережёт», и возбуждала
Вечером приходила сменщица и Н.С., кокетливо, как ей казалось, и насколько позволяла униформа, махала рукой в сторону всё тех же кустов и шла домой. Она снимала форму, одевала пижаму, но в голове продолжали мелькать распоряжения, приказы, тренинги, сессии, новые распоряжения, новые приказы.
Н.С. знала, что находится в одном шаге от пика своего карьерного роста. Все в ведомстве пророчили ей судьбу замминистра, а особо приближённые – министром над такими же железноголовыми знаками, как и она.
Но дома Н.С. приходилось не сладко, её никто не хотел понять. Самая что ни на есть примитивная каша, завалявшаяся чашка или затёртый туалетный коврик вели себя не по расписанным ею самой инструкциям, но нервно, неадекватно: могли пригореть, выскользнуть из рук или расположиться не параллельно линии плиточного пола.
Поэтому дома у Н.С. была исключительно железная посуда и минимум интерьерного дизайна, еда из пакетов и много премного пустой пустоты, творящей лишь пустоту. Иногда ночью Н.С. не могла уснуть, ей не давали покоя размышления о том, каким образом её бывшим одноклассницам удавалось заводить цветы, собак, она уже молчала про мужей и детей. Ведь их никак не поменяешь на железные. Но утром стоило только ей влезть в униформу, как жидкий металл заполнял всё её существо, покрывал внутреннюю поверхность головы тонким слоем амальгамы, достаточным, чтобы отразить все посторонние мысли.
Однажды всё изменилось. Синица села Н.С. на голову в тот момент, когда она находилась при исполнении. Птичка просвистела, оставила после себя жидкий тёплый след и упорхнула. И всё понеслось не так. Откуда-то набежали тучи, завьюжило, началась мартовская метель. Лицо и голову Н.С. залепил мокрый снег. Ребята из кустов, не попрощавшись, унеслись подальше на своих мигалках. И как только за ними замело дорогу, вновь прибывшие автомобили столпились под знаком на обочине, пережидая непогоду.
И вот тут-то она и увидела его, а он – её. Н.С. стояла на посту, как и положено. Он сидел в занесённой снегом машине, поёживаясь и жадно поглощая её глазами. Н.С. совсем некстати заволновалась о том, что лицо залеплено снегом, а на голове птичий помёт. Но он ничего этого не видел. Перед ним она предстала такой, какая она есть, настоящей, голой.
Н.С. поняла, что уже поздно прихорашиваться и, хоть и достаточно плохо, продолжала играть роль некоей неотъемлемой детальки большого железного механизма по управлению жизнью. Метель закончилась, приехали трактористы, расчистили снег, на чуть поддавшийся вперёд знак вместо сорванной ветром униформы накинули меховой тулуп, и тут вдруг увидели, что перед ними стоит до костей продрогшая несчастная женщина. Н.С. ничего не оставалось, как признаться, что так оно и есть.
Потом они поехали к нему, потому что жил он поблизости, а ей быстро нужно было отогреться. И отогрелась. Обо всём об этом Наталья Степановна вспоминала воскресным утром, сидя на кухонном табурете, распустив волосы и поджав к груди коленки, словно девчонка. Впервые за долгие годы она сама приготовила себе яичницу и заварила Иван чай.