Жирафка
Шрифт:
Я тоже не удержалась — пролезла в эту щель. Ивета должна была бы об этом подумать раньше: она-то знала, как у меня руки чешутся от тоски по мячу. Она даже не обернулась. Вот мяч уже у меня. Томаш попытался помешать мне проникнуть под корзину, я его обошла и застыла перед Михалом в прекрасном прыжке. Это я нарочно прыгнула! Кольцо аж зазвенело.
— Эй, не спите! — крикнула Ивета. Судья засвистел. А Ева не успевала следить за происходящим на площадке и вертела головой в разные стороны.
Я подумала, что уже три месяца не тренируюсь, даже не делаю
Мне было жалко, когда кончилась эта демонстрация. Чувствовала я себя прекрасно. Ребята побежали в раздевалку, а мы с Иветой умылись под деревенским водопроводом. И как раз когда я говорила, что на будущей неделе поеду домой, отпрошусь в четверг (Гаврда, наверное, отпустит), чтобы в пятницу успеть к врачу — пусть снова посмотрит все мои анализы и исправит ошибку, которую совершил, приняв естественные недомогания переходного возраста за астму, — как раз в эту самую минуту все и произошло. Приступ астмы, о котором говорили, что он, конечно, не должен, но может повториться.
Я не то что задыхалась, я просто умирала. Не хочется и вспоминать, как это было ужасно. Страшная потеря сил. И тут только я поняла, что все были правы: врач, Дуда, мама, Мария. С баскетболом — все! Навсегда.
Ивета окаменела, точно жена Лота. Но зато Ева не потеряла присутствия духа.
— Что надо делать?! — крикнула она Ивете. Та, конечно, не знала.
— Боже мой, — только сказала она.
— Беги в школу. Первая дверь направо — квартира сторожа. Пусть вызывает «Скорую».
Потом Ева спросила меня:
— У тебя есть какое-нибудь лекарство?
Конечно, у меня есть лекарство. Синтофиллин. Но я не ношу его с собой, хотя врач мне это рекомендовал. Он мне советовал иметь его при себе постоянно, просто так, на всякий случай. А я идиотка.
Когда я была маленькая, если меня кто обижал, я забиралась в уборную и оттуда угрожала маме: «Вот погоди, я умру, тогда пожалеешь, но будет поздно!» Папы это не касалось, он никогда не воспитывал дочерей и не бил их (не то чтобы мама била, лишь подзатыльник могла дать, но разговоров, разговоров… Я с большим удовольствием ссорилась с Милуш, и даже мы вцеплялись друг другу в волосы); с первого дня, что я здесь, каждый вечер я мысленно повторяла свои детские угрозы, каждый вечер перед сном, чтобы не плакать. Но теперь мне это даже в голову не пришло. Боже мой, ну как я могла быть такой дурой?
В больницу со мной поехала Ева. Ивета осталась возле школы стеречь Евину сумку с выставочным оборудованием и продуктами. Школьного сторожа просили позвонить Марии. Я все это слышала и видела, но в каком-то тумане. Только на одно мгновение, наперекор всему, мне стало смешно — когда меня клали на носилки, по лицу Иветы текли потоки слез, смывая косметику высшего качества, а она еще размазывала их по лицу.
Как только меня привезли в больницу и сделали внутривенное вливание, я полностью пришла в себя. Мария была рядом. Ева сидела на кровати, держала меня
— Повезло тебе, — сказала ей Мария. — Разве ты можешь за кем-нибудь не ухаживать?
— Ничего, ей полезно, — улыбнулся доктор, — раз она собирается учиться на врача.
Мария наклонилась ко мне.
— Вечером будет звонить мама. Сказать? Я отрицательно покачала головой. Мария одобрительно кивнула.
— Все равно, я уверена, ты выздоровеешь. Держись Евы. Я с самого начала хотела, чтобы вы нашли друг к другу дорогу.
— Ты могла бы не брыкаться так отчаянно, — улыбнулась Ева.
Глава 12
— Ева, ты чудо!
У меня в руках горные лыжи, на которых не стоит марка «Элан», или «Фишер», или какая-нибудь другая, зато на блестящей белой поверхности сияют несколько синих многогранников. Шик-модерн! Я кричу от радости, видя эту красоту, это роскошное изделие. Оно еще лучше, чем сделанный теми же руками в мастерской гоночный велосипед. Он вообще не в счет, он относится к тому периоду, когда я активно не принимала Еву, когда мы еще не подружились. Наверное, все должно было произойти именно так: то, что я ее поначалу не перепаривала, было необходимым этапом нашей нынешней дружбы.
С той минуты, как мы наконец кашли друг друга, мы проводим вместе каждую перемену. Во время маленьких перемен она садится на мою парту точно так же, как она это сделала в первый день, а во время больших перемен мы прогуливаемся под аркадами, как это принято у нас в школе. И мы ни на кого не обращаем внимания, у нас на это не хватает времени. Столько надо друг другу сказать!
— Когда я была маленькая, у нас был такой коврик. Как только я на него ложилась, мне казалось, что я куда-то пропадаю. Он был уже старый и вытертый, мама хотела его выбросить, но я отвоевала его для своей комнаты.
— Я тоже представляла себе, что узоры ковра — это острова, я хожу по ним, как Гулливер, и если ступлю мимо, то провалюсь в море.
Такое сходство не может быть случайным! Подобные совпадения в воспоминаниях случаются у нас часто. Обеим английские и американские писатели нравятся больше чем французские и немецкие, но мы обе очень любим «Три товарища» Ремарка, обе мечтаем когда-нибудь попутешествовать, но если мне хочется поездить «дикарем», то Ева мечтает жить в небольших пансионатах, чтобы ни о чем не заботиться. Нам даже сны часто снятся одинаковые.
Однако, в отличие от меня, Ева выбрала раз и навсегда медицину и еще интересуется массой вещей, которые мне неинтересны. К сожалению, она не похожа на мою маму, которая тоже интересуется массой глупостей, но никого не агитирует. Нет, Ева все время меня куда-то тащит, хотя мне неинтересно.
— И не говори, что ты это знаешь от отца, лучше самой посмотреть. Раньше у тебя был только баскетбол, и, по-моему, это не призвание, а так. Я сужу только по твоим же собственным рассказам. Теперь ты сама должна найти для себя что-то другое.