Житие архиерейского служки
Шрифт:
– Согласен, – ответил Добрынин.
Тут из другого угла комнаты заговорил сам господин Соколов.
– Юноша, – сказал он, – я знаю, что трудящийся достоин пропитания.
Поутру трудящийся уже докладывал архиерею о касаговских похождениях и от себя прибавил, что болен хозяин любострастной болезнью и нужно бояться даже к нему прикосновения.
И другое прибавил Добрынин, по обыкновению архиерейских келейников.
– Не знаю, – сказал архиерей, – что мне с извергом делать: не отлучить ли его мне от православной церкви?
Но
А вечером был сожжен фейерверк, и опять пили.
А на другое утро Касагов показал маневры своего отряда и ружейную стрельбу, и архиерей даже сам из окна экзерцициями этими отчасти командовал.
А потом был опять обед, и во время обеда палили из маленьких пушек беспрестанно. Потом хозяин одарил архиерея до чрезвычайности, а Добрынину подарил дорогое турецкое ружье и несколько золота.
Потом зазвонили колокола, и уехал архиерей, оставив Касагова с его отрядом и поповной.
Впрочем, четыре месяца спустя после отъезда архиерейского господин Касагов умер с поспешностью, наследство же получил не Соколов, а Самойлов, родственник Касагова. Соколов же получил в виде выкупа чин.
А куда делась поповна, нам неизвестно.
Господин Сафонов и легконогий грек, в одну главу соединенные
Люди, ездящие сейчас по всей стране в вагонах или над ней летающие, не могут даже представить себе удовольствия путешествия архиерейского.
Была у архиерея переписка с секунд-майором Сафоновым. Переписка была характера бранного: хотел Сафонов попа из своего села выгнать, а архиерей тому препятствовал.
Подъехали к дому обозом.
Хозяин вышел в халате телесного цвета и в туфлях.
Маленькая седая коса перетянута была шнурком на самом затылке этого почтенного помещика.
Архиерей поднялся с подушек и произнес голосом человека, после обеда и вина спавшего и проснувшегося с неприятностью:
– Ты что за человек?
– Я здешний хозяин, – отвечал старик.
– А почему ты осмелился написать ко мне на пакетах: «Его преосвященству отцу Кириллу», будто бы к своему попу? Лень тебе выписать архиерейский титул?
– Брось, батя, – ответил Сафонов, – ты мой отец, я твой сын, других титулов я не знаю.
Архиерей посмотрел на своего собеседника и произнес устало:
– А ладно, будь же мой сын, вот тебе мое отеческое благословение. – И слез со своего дормеза.
Стол у хозяина был восхитителен.
За столом сидел молодой сын хозяина, гвардейский офицер.
Пили много, пили здоровье друг друга и даже ссорились на языке французском.
Потом решили осмотреть погреб.
Погреб был тих, прохладен и сух.
Архиерей заметил, что в погребе висит образ какого-то святого.
– Страдает святость, – произнес архиерей, – в погребах и банях образов не вешают.
Хозяин молчал.
– Не вешают в погребах образов, – сказал
Тогда закричал хозяин:
– Да знаешь ли ты, что я в доме господин? Ты меня имеешь власть вязать в церкви, а я вот тебя свяжу в своем погребе!
Епископ сперва опешил, а потом, примирившись с хозяином, пожелал даже обменяться с ним крестами. Но, в рассеянности взявши у хозяина золотой тяжелый крест, своего креста ему не дал, обещавши прислать впоследствии.
И дальше поехали тяжелые архиерейские подводы с неубывающим припасом, передвижные рога изобилия.
В дороге встретил епископа в Глуховском монастыре грек епископ Анатолий Мелес.
Епископ этот любил ходить в китайчатом халате на голое тело и босиком.
При входе в епископские покои встретили гости девушку, миловидную и раскрасневшуюся, быстро уходящую.
Грек встретил гостей радостно, шлепая босыми своими ногами.
– Очень рад другу, – сказал он. – Вы прибыли счастливо, вот я поправился, а меня только что трясла лихорадка.
– Как же, – ответил Кирилл, – мы ее только что, входя, встретили.
По приятном разговоре сперва обедали, а потом хотели звонить в колокола, но легконогий грек сказал:
– Я хоть и монах, но, священнодействуя в прошедшую против турок войну на хребтах корабельных, привык к пороху и пушечному грому, и потому в своей церкви велел я снять колокола и перелил их на пушки.
Сказавши эти слова, Анатолий Мелес махнул в окно платком, и пушки загремели.
Глава, содержащая неизвестные Гавриилу Добрынину сведения о епископе – греке Мелесе
Был Мелес не грек и не епископ.
В январе 1751 года греческий епископ Анатолий, по прозванию Мелес, прибыл в Москву, где вызван был в синодальную контору и здесь дал показание о себе, а также о цели своего путешествия. Показания были не добровольные.
Синодальный чиновник Мелесовы показания записал:
«От роду ему двадцать осьмой год; отец его Василий родился в Волохах, в городе Рая-Браилове, и, оттуда в прошлых давних годах выехав, ныне жительствует в Малой России, Переяславского полку, в местечке Золотоноше, в коем и он, Анатолий, рожден; а имя было, Анатолию, Алексий. И как он, Анатолий, стал приходить в возраст, тогда от оного своего отца отдан для обучения латинского и прочих диалектов в Киевскую академию, в коей он, Анатолий, и обучался по 1743 год и ходил до школы пиитики; ныне он, Анатолий, по-еврейски и по-немецки позабыл, а знает говорить и писать по-гречески и по-латыни. В 1743 же, с позволения означенного своего отца, он, Анатолий, поехал в вышеупомянутый волошский город Рая-Браилов. И, приехав в тот город, жил у родственников своих месяца с полтора и, уведомившись от них, что близ того города имеется благочестивый монастырь, именуемый Тристен, пошел в тот монастырь и жил в нем месяца с четыре».