Житие маррана
Шрифт:
В семнадцать лет юноша решил отправиться в Лиму, чтобы выучиться на врача в университете Сан-Маркос. Кроме того, он надеялся разыскать отца, выжившего в застенках инквизиции, но искалеченного пытками. В повозке и верхом Франсиско проделал путь в несколько тысяч лиг[1], отделявших южные степи от ледяных северных нагорий. По дороге ему суждено было встретить самых неожиданных попутчиков и совершить открытия, навсегда изменившие его самовосприятие. Но окончательное прозрение ждало Франсиско в ослепительно прекрасной Лиме, прозванной Городом Королей. Там он, чуть не плача от горя и радости, встретился с отцом, а заодно познакомился с первым темнокожим святым Южной Америки и
В Лиме Франсиско снова стали угрожать гонения, которые начались еще в Ибатине и продолжались в Кордове. Тогда вечный беглец решил отплыть в Чили, где сумел получить должность старшего хирурга в больнице Сантьяго, поскольку оказался первым и единственным дипломированным врачом в тех краях. Книг у него имелось больше, чем во всех монастырях и библиотеках вместе взятых. Он был вхож во дворцы и гостиные, общался с представителями церковных и светских властей, прославился своей ученостью, женился на прекрасной девушке. Добился успеха, благополучия и уважения, получив наконец воздаяние за все перенесенные муки.
Человек обычный держался бы за такое положение. Но в душе Франсиско горел неугасимый жар, в глубинах сердца жил бунтарский дух. Он знал, что по свету скитаются его братья по несчастью, вынужденные таить свою веру. Тяжелая, неспокойная, унизительная участь. А значит, вопреки всему, следовало отказаться от сытой жизни, сбросить личину и с открытым забралом защищать их общие права. Ведь до сих пор он только и делал, что лицемерил — был марраном[2].
1
За полвека до всех этих драматических событий в южный оазис Ибатин[3], который испанцы называли Сан-Мигель-де-Тукуман, прибыл португальский врач Диего Нуньес да Сильва. Он родился в Лиссабоне в 1548 году и в детстве был относительно счастлив, но потом, получив диплом лиценциата медицины, решил бежать в Бразилию, ибо устал бояться и заискивать. Ему хотелось жить там, где не устраивают поджогов, не обвиняют в немыслимых преступлениях, не крестят насильно, где нет пыточных камер и не пылают костры инквизиции, сеющие смерть по всей Португалии. Океан привел путешественника в восторг, даже штормы были в радость, ибо, казалось, смывали воспоминания о безумных бурях человеческих страстей. Однако, сойдя на бразильский берег, Диего понял, что от земель, находившихся под властью португальской короны, лучше держаться подальше: инквизиция здесь отличалась куда большей жестокостью, чем та, что осталась за морями. Он продолжил свой трудный и опасный путь, который привел его в вице-королевство Перу, к подножью легендарной горы Потоси, чьи серебряные рудники эксплуатировались нещадно, до полного истощения. Там Диего встретил других португальцев, таких же беглецов, как он, и знакомство с ними позже привело к самым горестным последствиям.
Он хотел лечить людей, а потому предложил построить больницу для индейцев и даже послал запрос в городской совет Куско. Но не преуспел, поскольку здоровье аборигенов совершенно не интересовало власти. Узнав, что на юге вице-королевства нужны врачи, Диего снова отправился в дорогу. Оставив позади плоскогорья, ущелья и подернутые маревом пустыни, путник добрался до оазиса Ибатин, где познакомился с Альдонсой Мальдонадо, ясноглазой бесприданницей. Девушка была из старых христиан, то есть в числе предков не имела ни мавров, ни иудеев, но за отсутствием средств не могла рассчитывать на выгодный брак, а потому приняла предложение этого немолодого и небогатого португальца, нового христианина, как называли обращенных евреев или их детей. Он производил впечатление человека достойного и добросердечного;
Дон Диего почувствовал себя на седьмом небе. Его врачебное искусство пользовалось неплохим спросом и в Ибатине, и в немногочисленных селениях, разбросанных по провинции Тукуман. Сбережений хватило, чтобы обзавестись собственным жильем. Глядя на дом под камышовой крышей, построенный нанятыми индейцами из камня и самана, он понял, что непременно должен исполнить одну важную обязанность. Окна комнат выходили в прямоугольный двор, раскаленный солнцем и заросший бурьяном. Его следовало переделать, как велела душа.
Он узнал, что в монастыре Пресвятой Девы Милосердной есть апельсиновый сад. Поговорил с сухощавым настоятелем, братом Антонио Луке. Этого оказалось достаточно, чтобы получить несколько саженцев и заручиться помощью двух индейцев и двух негров. Под наблюдением дона Диего батраки выпололи сорную траву; скрипели стебли, с треском рвались корни, разбегалась в стороны мелкая живность. Потом лопатами и кирками перерыли норы вискашей, повыкопали змеиные кладки. Разровняли влажную почву, придав участку нужный наклон, чтобы он впитывал дождевую воду. А после утрамбовали так, что поверхность двора стала гладкой, как кожа барабана.
Дон Диего сделал носком сапога двенадцать меток и велел выкопать в этих местах ямки. Затем, отстранив помощников и опускаясь перед каждой ямкой на одно колено, разместил в них деревца. Присыпал землей тонкие основания саженцев и полил так бережно, точно поил усталых паломников, а закончив работу, позвал жену.
Альдонса пришла и, не переставая перебирать четки, вопросительно посмотрела на супруга. Красивые темные волосы ниспадали ей на плечи. На смуглом, круглом, как у куклы, лице сияли светлые глаза. У женщины были губы сердечком и аккуратный носик.
— Ну, как тебе? — спросил Диего с гордостью, кивая на хрупкие деревца. И добавил, что со временем их ветви расцветут белым цветом, отяжелеют от плодов и будут давать приятную тень.
Однако он умолчал о том, что роскошный апельсиновый сад — это воплощение давней мечты, ностальгии по далекой и прекрасной Испании, земле, где когда-то жили его предки и где ему побывать не довелось.
2
Пышные кроны апельсиновых деревьев звенели птичьими трелями, когда у четы родился четвертый ребенок, Франсиско. Появившись на свет, младенец громким криком известил всех, что здоров и полон сил.
В доме уже подрастало трое детей: первенца, как заведено в Испании и Португалии, назвали в честь отца — Диего. За ним шли сестры Исабель и Фелипа. И вот, десять лет спустя, снова мальчик — озорник Франсискито.
Семье прислуживала чета чернокожих рабов, Луис и Каталина. Столь немногочисленная челядь свидетельствовала о том, что хозяева, в отличие от соседей, достатком похвастаться не могут. Дон Диего купил их на невольничьем рынке почти за бесценок: Луис сильно хромал, поскольку когда-то при попытке к бегству был ранен в бедро, а у Каталины недоставало глаза. Обоих еще детьми вывезли из Анголы. Они с грехом пополам говорили по-испански, но пересыпали речь гортанными восклицаниями на родном языке. Крещенные против воли и названные христианскими именами, слуги втайне продолжали молиться милым их сердцу богам. Из челюсти осла и овечьей косточки хромоногий Луис смастерил музыкальный инструмент, из которого, водя костью по ослиным зубам, извлекал зажигательные ритмы, аккомпанируя своим мелодичным напевам. А кривая Каталина прихлопывала в такт ладонями, нецеломудренно приплясывала и с закрытым ртом подпевала.