Житие маррана

Агинис Маркос

Лукас не отходил от своего товарища, пока не пришел дон Диего. Франсиско сказал, что во всем виноват волчок. Врач окинул взглядом лежащего сына и ощупал травмированную конечность, попутно задавая короткие вопросы. Он попросил принести еще теплой воды и велел всем отойти в сторону, чтобы не загораживать свет. Слуга приподнял ногу мальчика, и отец принялся было разматывать бинты, но они успели прилипнуть, и юный Диего застонал от боли. Тогда Луис смочил повязку, и ее удалось снять. Отец подобрал подходящий пинцет и очистил рану от застрявших соринок, а потом стянул вместе

ее рваные, посиневшие края и присыпал смесью толченой ивовой коры и цинкового порошка. Диего лежал, стиснув зубы.

— Вот и все. Через три недели будешь как новенький. А теперь отдыхай. Шину накладывать не нужно. И выпей-ка вот этого.

Он порылся в укладке и извлек из нее стеклянный пузырек.

— Лекарство, которым пользуются перуанские индейцы. Успокаивает боль и снижает температуру.

В ответ на встревоженный взгляд супруги доктор пояснил:

— Очень эффективное средство. Не бойся, это не мандрагора.

— А как оно называется?

— Хинин. Его получают из коры хинного дерева. — Дон Диего снова уселся на стул у кровати сына. Пристально вглядываясь в его лицо, пощупал пульс. Потом махнул рукой, веля всем выйти. Наверное, собирался раздеть мальчика и как следует осмотреть.

Лукас стал прощаться. Альдонса и Франсиско проводили его до входной двери. Но Франсискито все не мог понять, зачем отцу устраивать Диего полный осмотр. Ведь повреждена только лодыжка, да и ту уже подлечили. Может, папа хотел дать старшему брату какой-то совет, не предназначенный для женских ушей? Но он, Франсиско, тоже мужчина. А значит, имеет право знать, в чем дело. И малыш незаметно прокрался в комнату, пропахшую лекарствами.

Дон Диего положил руку на лоб сына, глядевшего на него с благодарностью.

— Никогда со мной такого не случалось. Очень болит.

— Понимаю. Да, лодыжка — место уязвимое. Но хинин скоро подействует. И еще велю приготовить тебе успокоительный настой. Твоему телу, по крайней мере, это поможет, а…

Отец замялся. Потом снова проговорил: «Твоему телу, да…»

Франсиско опустился на четвереньки, прополз вдоль стены и притаился за кроватью. Он уже знал, что так отец обычно начинает трудный разговор: становится вдруг ласковым, запускает пальцы в рыжеватую шевелюру или водит ими по краю стола, повторяя одно и то же.

— Ясно тебе, сынок?

Мальчик кивнул, но скорее из вежливости. На самом деле он ничего не понял. А уж Франсиско тем более.

— Нет, не ясно, — вздохнул отец.

Диего поджал губы.

— Я хочу сказать, что иногда помощь приходит не только извне, как, например, лечебный порошок, хинин или настой, но и изнутри, от духа.

Вот тебе и секретные разговоры! Франсиско был разочарован. А юный Диего снова кивнул.

— Думаю, тебе все-таки не совсем понятно, что я имею в виду, — настойчиво продолжал отец, отирая платком пот со лба сына: жара стояла невыносимая, настоящее пекло.

Значит, это еще не все? Франсиско подполз поближе и затаился, как котенок, замерев от любопытства и стараясь не пропустить ни слова.

— Так вот, серьезная помощь, самая главная, исходит от души. На нее-то

тебе и следует полагаться.

— Мне кажется, я понимаю… но только отчасти… — признался мальчик.

— Конечно, — улыбнулся отец. — Именно отчасти. Вроде бы знакомо, очевидно, сто раз говорено. Однако есть в этом некий смысл, к которому так вот запросто не подберешься.

Дон Диего протянул руку и взял со стола бутылку с ежевичной водой. Сделал большой глоток. Отер губы и поудобнее устроился на скрипучем стуле.

— Попробую объяснить. Мы, врачи, пользуемся лекарственными средствами, которые дарит нам природа. И хотя природа — Божье творение, она не единственный источник блага, поскольку Господь дал человеку, своему возлюбленному созданию, возможность соприкоснуться с Ним. В людях горит искра безграничного величия Всевышнего. Стоит только захотеть — и мы ощутим Его присутствие в нашем разуме и душе. Ни одно лекарство не сравнится по силе с этим присутствием.

Дон Диего отер платком испарину, которая выступила у него на шее и на носу.

— Ты, наверное, удивляешься, зачем я тебе все это рассказываю. И почему говорю так… — он прищелкнул пальцами, пытаясь найти нужное слово. — Так торжественно, что ли. Потому что я врач, и такие вопросы имеют прямое отношение к моей профессии, но… ты ведь для меня не обычный пациент.

— Конечно, я же твой сын.

— Да, разумеется. И это не просто родство, но нечто гораздо большее. Наша особая, личная связь с Господом.

Франсиско захотелось почесать в затылке. Он испытывал сильнейшее недоумение и одновременно сгорал от любопытства. Папа говорил сплошными загадками.

— Мне что, пора причаститься? — спросил Диего, озадаченно морща лоб.

Отец повел затекшими плечами. Он был весь как натянутая струна, а хотел выглядеть непринужденным.

— Причаститься? Нет. Я сейчас не об этом. Гостия проскользнет изо рта в желудок, из желудка в кишечник, впитается в кровь, станет частью плоти. Я говорю не о гостии, не о причастии, не об обрядах, не о том, что приходит извне. Я говорю о постоянном присутствии Бога в тебе самом. Говорю о Творце, о Едином.

Диего нахмурился. Франсиско тоже. Что это за странности выдумал папа?

— Тебе все еще не ясно? О Боге, который исцеляет, утешает, дарует свет, дарует жизнь.

— Иисус есть свет и жизнь, — повторил мальчик заученные слова. — Ты имеешь в виду Иисуса, папа?

— Я имею в виду Единого, Диего. Подумай сам. Загляни в свое сердце. Ощути то, что вложено в тебя от рождения. Единый… Теперь ты понял?

— Не знаю…

— Бог, Единый, Всемогущий, Всеведущий, Творец. Единый, сынок, Единый, — с нажимом проговорил дон Диего.

Лицо мальчика раскраснелось. Повисла неловкая пауза. Фигура отца вдруг показалась Диего огромной — не только потому, что он лежал, а отец сидел на стуле, но и потому, что отец заставлял его ломать голову над чем-то непонятным. Дон Диего пригладил аккуратную бородку, расправил усы и приоткрыл рот, как человек, который собрался держать речь. Низким, глухим голосом он медленно произнес загадочные, звучные слова: