Живая красота
Шрифт:
Разошлись хановы советчики, он тогда призывает своего сына и говорит:
— Чего зря голову ломать? Просто она хитрит, не хочет за тебя замуж идти. Бери ее себе в жены, как сможешь, — и весь сказ.
Парню отцовское слово зазорным показалось: «Как это не хочет?! Это за меня-то, за ханского сына?!»
И надумал он Любоньку в ту же ночь увезти. Ну, что ты! Экую красавицу упустить разве можно? Немало было по округе красивых девиц. Любую выбирай. Да только эта уж больно хороша. Все в одно слово так-то говорят. А уж коли все говорят, почитай за правду.
Вот
— Не за мной ли, — говорит, — путь держите?
Те так и опешили: откуда бы ей знать? Сгрудились на конях, молчат. Потом Рашид отъехал маленько и спрашивает:
— А как за тобой, так что, не поедешь?
— Отчего? Поехать бы можно. Да ведь ты мне подарок-то, что я говорила, не сготовил.
— А, может, сготовил. Тебе почем знать?
— Если бы сготовил, я б сердцем почуяла. И ты не тащился бы за мной, как хитник, ночью. У тебя и дня девать некуда…
Разговаривают так-то, а друзья его потихоньку да помаленьку, будто просто так, девицу со всех сторон на конях и обступают. Уж вовсе в колечко окружили. Скажи, прямо деваться некуда. Любочка видит это, посмеивается:
— Что же, конское кольцо — не железный обруч: торбу и ту не свяжешь. Да и зря вы придумали. Сказала: без подарка, что я велела, забудь обо мне думать.
Тут уж ханыч не стерпел:
— Да что тебе еще надо? Богаче моего калыма где найдешь?
Любонька поглядела на него так это серьезно, вроде с укором, и отвечает:
— Что богат твой подарок, не спорю. Но, знаешь, мил-дружок, дорог не цвет, а цветов секрет: на глаз не видно, а пахнет. Не понял? Ну, да ладно. Уж коли ты такой недогадливый, еще разок попытаем. Вот я пойду сейчас по этой дорожке, а ты попробуй догнать меня. Догонишь да схватишь — твоя буду, а нет — ни в жизнь больше не встретимся. Разве только подарком приманить сумеешь.
С этими словами развела руки в стороны — кони Рашидовых дружков так и отпрянули да давай на месте топтаться. Те их хлещут, да все понапрасну. Только Рашидов конь сразу с места аллюром взял. И плетки не надо. Да что за напасть? Никак девицу нагнать не может. И хоть бы торопко шла! Так нет же! Прямо-таки шажком идет. Где еще остановится, рукой помашет, будто к себе манит. У ханыча уж конь мылом покрылся. Из ноздрей да изо рта пена хлопьями отваливается. Тут ханыч и смекнул: «Неладно дело. Видно, пешим надо».
Остановился, скинул шапку, утирается: вспотел, будто не на коне, а на нем гнались. Любонька подошла к нему, и смешинка у нее на губах скачет:
— Ну что? Не вышло? Вот и говорю: не надо было без подарка приезжать.
Тут ханыч уж не на шутку осерчал. Спрыгнул с коня, схватил ее в охапку и кричит:
— Все! Будет потешаться! Не мытьем, так катаньем возьму…
А она только рассмеялась. И чует парень, вдруг его рукам вовсе легко сделалось. Глядит, а девицы ровно не бывало. Только у самых его ног, на земле, платочек розовый остался. Так небольшой, какие обычно
Ну, да Рашиду в ту пору не до рассмотров было. Стоит, руки развел и понять не может, куда девица подевалась? Ведь только что в руках держал. Потом поднял платочек, смотрит на него и думает: «Эх, Любушка моя! За что так обидела? Или не мил я тебе? Ведь одна ты у меня на сердце». Только этак подумал, крестики-то, что на середине платка накиданы, возьми да и засветись. Глядит ханыч, а там Любашин портрет обозначился. Сидит как живая и улыбается. Поглядел-поглядел он тогда на этот портретик, поцеловал его, свернул аккуратненько, положил за пазуху, к сердцу поближе, и потащился восвояси. А сам-от голову низе-е-хонько опустил, чуть не до конской гривы, и вроде бы даже заплакал. Ну что ты! Такую девицу потерял, а! И из-за чего? Из-за подарка! А он — понял теперь — при нем был.
Ну, подъезжает к развилке, где его дружки-приятели остались. А те все еще на месте топчутся, уж коней чуть не до смерти плетьми поисхлестали. Как только Рашид поравнялся, кони под ними и присмирели. Смотрят приятели — ханыч-от их сумрачней ненастной ночи глядит. Так опечален, так опечален — слов не найти. Ну, все же спрашивают:
— Где же она, Рашид-хан, твоя красавица?
— А вот, — говорит и достает из-за пазухи платочек.
Те как глянули — руки у всех разом к нему и потянулись.
Только Рашид снова за пазуху сунул его и говорит:
— Нет, други мои. Не пообидьтесь. До этой штучки, пока жив, и пальцем дотронуться никому не дам. Потому как тут она, моя Любушка. Раньше я ее в голове больше держал, а теперь у сердца носить стану. Вот ей мой подарок.
Сказал так и чует, за пазухой у него будто тепло разлилось, и на сердце так радостно да легко сделалось, ровно камень свалился. А в самое ухо ее голос шепчет:
— Правильно, правильно, мил-дружок. С этого бы и начинать надо. Ежели так дальше пойдет, я к тебе, может, вернусь. Ум без души — что ветка без листьев: бывает и хорош, да гол и холоден.
Ханыч платочек тот при себе до самой смерти носил, ровно милей ничего во всем белом свете не было. Много лет пробежало. Другие в его годы уж до десятка жен имели — по их закону раньше такое дозволялось, — а он всё о Любушке тосковал. Чуть свободная минутка вывернется — вытащит он из-за пазухи платочек, поглядит на портретик и вроде с Любушкой словечком перемолвится. А может, и сама она к нему когда являлась. Поди, не зря памятку оставила. Но только в народе Любашеньки так больше и не видали, ровно ее сроду не было. Потом уж, когда Рашид-хан помер, — он, говорят, от ран на войне скончался — платочек невесть куда девался. Дружки-то из любопытства искали его, да не нашли.