Живая вода времени (сборник)
Шрифт:
Догадка вздулась кошмарным пузырем. Я приближаю карточку к предательски слезящимся глазам. Ротик больной девочки искривлен. И вот же она – в правом уголке губ – незабываемая, единственная, ни с чем несравнимая нежная точечка. Тускнеющий мой взгляд спускается ниже. Туда, за ее опущенной правой ручкой. Лучше б ты глянул в ад! Из пальчиков дитя торчит головка зверя, которого не перепутать ни с кем. Слоненок с загнутым хоботком!
Так вот, значит, кем была Женщина непонятного возраста с румянцем на лице. Такой же точно румянец
Так ты – Дочь моя, умершая здесь 30 лет назад?! И ты явилась клятвопреступнику такой, какой должна бы стать теперь, откажись я тогда от проклятого мерзло-лакомого искуса. И у тебя всего четыре зуба – у крошки в ту пору выпали все молочные. А известь на языке – белый налет смертельной хвори. И только черная мушка у губ осталась прежней…
Пишу под погребальный мотив колес. Сгущается ночь. Сгущается жуть. Знаю – спасения нет. Она придет и приведет на этот раз Мать. НАВЕКИ ВМЕСТЕ… Я не хочу навеки. Ужасное слово НАВЕКИ. Навеки можно оставаться лишь м. Что это?..»
Постскриптум
Эту записную книжку проводник поезда «NN – XX» нашел на верхней полке пустого купе. К стеклу откинутой фрамуги прилип снесенный ветром черно-белый снимок. Высокий блондин, темноволосая девушка. А между ними – как засвеченный негатив – скорченная фигурка. Ее черная конечность плотным галстуком отделяет голову мужчины от туловища…
Часом раньше стрелочник Иванов во время обхода путей (ЧЕРНЫЙ ГАЛСТУК ОТДЕЛЯЛ…) увидел по обе стороны рельсы…
Хроника пикирующего аса
Вот здесь, между диваном и стенкой долго сохла махонькая сплющенная мумия. И всего-то человек ударил себя во сне по груди, проснулся и умер. А что сталось с его душой? Куда девалась, поди сыщи?
Зы… Зы… Ух, кровушки хочется! Кровь, кровушка. О тебе только и думаем. Смысл жизни нашей. И мука наша адова. И так дотоле, доколе досыта не напьемся. А нас за это гады убить норовят. Нам всего-то попить, а нас – убить. Ну, где справедливость? Где оно, хваленое человеколюбие? Разведут трепню за гуманизм, а сами. Эх, люди, людишки, людишечки!
Впрочем, калякать нам особо-то и некогда. Дело делать пора. А в деле том что ведь главное? Главное – не забыться. А то иной раз пьешь ее, родимую, да так войдешь как бы в транс, все равно как в одурь наркотическую.
Кровь, мы не можем без крови! Зы-ы. Увы, мы реально соображаем и реактивно действуем лишь, когда голодно.
Ах, какая чудная шейка! Привет, малыш. Снижаемся. О, кожа младенца. Протыкать ее – услада и кайф. Так, попили, пора и честь знать, а то вон крошка кривится, сейчас как прыснет с перевизгом. Да и мамочка заворочалась. В этом купе делать больше нечего. Едем дальше.
Ах, до чего же мы красивы и стройны! В зеркало не глянь – не налюбуешься! Эти хрупкие аристократические конечности. Их жесты
Кто, по-вашему, самое доброе существо Вселенной? Мы! Да, да, не смейтесь, ибо пить кровь – это вам не убивать. Плоть не едим в принципе, боже упаси: мясоядство – грех несоизмеримый с питием крови.
Самое совершенное существо Вселенной – тоже Мы. Наше тело подчиняется двигательному закону торсионных полей: несколько тончайших резонаторов и легчайших вибраций, и вот мы уже в новом месте.
Фу, в этом купе воняет. И не столько кровью. А, понятно, на столике три пустых бутылки. Водка! На полках мужики. Двое. Фу, не переношу этот запах. Немногим лучше дихлофоса.
Мы… Хватить мыкать, мозги перегаром потравило шибко, от этого теперь только одна из сущностей мыслит. А какая? – черт разбери. Может, и теперешняя. Ведь я кто?
Я хроник, я не выхожу из пике. Я ас, пике – мой стиль, мой образ жизни. Если бы я умел писать, то давно бы сочинил хронику пикирующего аса.
Вон отсюда!
Ого, а здесь поживиться есть чем. На нижней полке бабуля. Спит. А у такого контингента краснуха, бя-а, темная, вязкая и невкусная. Зато через столик – то, что надо. И храпит соседушка бабусин громче паровоза. И никого над ним, если не считать баул, по виду, бабусин. Такого соси без страховки, – не крякнет.
Так, где бы нам примастрячиться, чтоб и Комар, тьфу, носа не подточил? Под ухом. Угадал – тут, как на заказ, все гладко выбрито. Глаз алмаз.
Итак, вижу цель! Внимание. Прибор. Наводка. Опа! О-е… чуть не пересек сектор от угла вниз по кривой. А в углу-то… паук! С уже разведенными силками. Нет, брат, ты хитер, а мы ловчее. Примордимся-ка, минуя угол. От окошка и «штопором».
Квадрат А-2. Рывок. Сели. Примордились. Пьем! О-о-о, дурман-то, дурманище-то по головушке стелется. Ой-ой-ой, в глазах туман, кружится голова…
Это было давно… поезд был не этот… красивый… с бархатом… вот врываюсь я в купе на двоих… там мужчина на диване… спит… на животе книга по индуизму… фокусирую прицел на его жирном лице…
Помни, помни, помни… Ремембе! Бе, брр, пора и честь знать.
Вовремя, однако. Паук, гадий сват, подкрался и аркан подвесил. Кошмар, караул, кажется, поздно. Что, попался, упырь ненасытный? Сети паучьи со всех сторон смыкаются.
Выхода нет. Есть одна попытка – шмыгнуть между тросов! Зазор всего один, да и тот уже размаха моих крыльев. А тросы эти, скажу я вам, суперклейкие. Была не была. Врагу не сдается наш гордый варяг! Штопор, зы-зы… Фюзеляж цел, носом задел – усосало как песком зыбучим!
А страхолюдина крестоносная уж тут как тут. Хрен вам! Свободен! С носом вы, батеньки, оба! А в моем носу кровь!
Ой, что это? Никак проводник. Пьяный и с баллоном. ДИХЛОФОС!!! Струя чудовищна! Как сель кармадонская катит. И вся на меня.