Живая вода времени (сборник)
Шрифт:
– Меня только надежда и держит на этом свете, Тихон.
– Эх, Евдокия. Могли бы жить и внуков растить, так нет же. Стал между нами Егор.
– И будет стоять всегда. Ты уж прости, Тихон.
Старики, взявшись под руки, стали медленно спускаться к хутору, осторожно выискивая под ущербным серпиком луны протоптанную дорожку.
Хутор спал. В небе безмолвно перемигивались звезды. Играли свои свадьбы певучие сверчки. И только далекий голос окончательно захмелевшего Николая прощался с любимым городом и подпевал сверчкам о героической судьбе крейсера «Варяг».
Однажды в тайге
Вековую
– Люди добрые, да пустите же кто-нибудь! Ночь на дворе! – устало крикнула девушка.
Из окна одного из срубов выглянула заросшая голова.
– Изыди, сатано!
– Впустите же, Богом прошу!
– Свят, свят, упаси Господи! К наставнику, отцу Серафиму, иди за спросом. На тебе креста нет!
Ей указали дом с шатровой крышей, где проживал глава общины. Ворота открыл сам хозяин – статный старик с бородой, расчесанной по самую грудь на две половины.
– Я к вам, батюшка, на ночлег. Пустите? Я к вам по доброму делу.
– Отчего не пустить. Только чиста ли ты, дочь, перед Господом? – сочным голосом спросил тот.
– Молодица я еще.
– Ну, что ж, проходи, коль нашла общину. Не отдавать же тебя шатуну-медведю, Господи, прости.
Кузавлеву провели в дом, усадили на деревянную лавку. Вокруг суетились бабы, накрывая ужин.
– Отчего такая белая? Болеешь? – садясь за стол, спросил хозяин.
– Устала с дороги, – снимая с себя рюкзак и расстегивая фуфайку, ответила девушка.
– Оно и не в диковину. Столько отмахать от Енисея-батюшки. Откуда родом?
– Подтесовская я.
– А-а, антихристово место. Всем вам гореть в геенне огненной. В Господа, нашего Спасителя, веруешь?
– Мало верую, батюшка.
– Отчего, безбожница?
– Учительница я. Вот пришла детишек ваших грамоте обучить.
– Обучить говоришь? Пришла с ветру, простоволосая, в срамных штанах, и учить наших отроков собираешься? Чему? – сверкнул синим огнем глаз хозяин.
– Виновата я, батюшка. Так все в миру ходят, – устало ответила девушка.
– Антихристово племя! Сатана тобою правит, дочь, и меня в тартарары
В доме от свечей стоял полумрак. По углам прятались женские тени, ожидая своей очереди ужинать. Пахло приторным запахом ладана. По суровым иконам бегали темные блики.
– Вот ты говоришь – грамоте обучать, а кого твоя грамота счастьем наделила, – пережевывая пищу, продолжал старец. – Знания, то суета сует, от них только тяжесть на душе и мука в сердце. Человек рожден аки червь – на земле жить червем и в землю уйти такоже. Молиться денно и нощно, чтоб послал Господь свою благодать и спасение души вечной.
– Неправда ваша, батюшка. В темноте дремучей живете и света белого не видите. Не то уже время.
Воцарилось тягостное молчание.
– Ох-хо-хо. Не то время. Не то. Нету больше той крепости в вере, строгости лютой. Мой батюшка, царство ему небесное, тебя бы на порог не пустил, антихристову девку, а затравил бы собаками, как исчадие ада, прости, Господи. Твое спасение, что молода еще и неразумна, в церковь никонианскую не ходишь. Словно воск – что хочешь, то и лепи.
Помолчал, вытер и разгладил бороду, задумчиво добавил:
– Не можно так – без веры жить, аки волк. Грех-то. Никакой святости в душе. Запомни.
– Верую в добро я, дедушка, и святость в том вижу. Человек от рождения не червь, а вольная птица. Иначе мхом зарастет, – ответила девушка.
– Молчи, коль умом не выросла, – сурово зыркнул на нее хозяин.
Стояла тишина.
– Сама пришла, али кто послал?
– Сама, дедушка.
– Ну, что ж, все ж лучше, чем пришлют из Енисейска никонианца, пронеси, Господи. – А затем, поразмыслив, продолжил:
– Грамоте будешь учить, но веру нашу не трожь. И отроков своими срамными, безбожными речами не совращай. Прознаю – выгоню из общины. Станешь на постой у Варавиных. А сейчас иди, утомила ты меня. Нет, постой. – Хозяин тяжело поднялся со стола, перекрестился и отвел Кузавлеву в сени.
– Мало мне осталось, – не торопясь молвил он. – Должно, скоро Господь призовет к ответу. Община трещит, как старый кафтан. Последние старцы-духовники уходят. Слушай, что скажу, дочь. Держись своей правды, своей святости. Ломать будут – терпи, гнать будут – не плачь. Неси добро… Ну, ступай, с Богом.
Он осенил ее двуперстным знамением и позвал старшего сына проводить девушку. Сам, превозмогая старческую тяжесть в ногах, ушел на всенощную замаливать грех пред Богом.
Елена Нечаева
У камина милое созданье
Застывает в позах сотни раз.
Вспышка бьет, как Божье наказанье.
У фотографа наметан глаз.
Быть красивой хочется до боли —
Ей теперь спокойно не уснуть.
И, поддавшись чьей-то черной воле,
Она снова обнажает грудь.
Совершенны линии без спора,
Это тело требует любви.
И душа проснется, но не скоро
И прошепчет: «Боже, помоги!»
Жизнь подкинет карты нужной масти,
И камин подарит теплый свет.
Ей так явно грезится о счастье —
А у счастья простенький секрет:
Вот фотограф «отстреляет метко»
И ее подарит сотням глаз,
Чтобы кто-то жадно крикнул: «Детка…»
А другой добавил: «Высший класс!»