Живая вода времени (сборник)
Шрифт:
Ушел и мой отец. Сидя в кузове машины ЗИС-5 в газогенераторном исполнении, отец шутил:
– Мне воевать будет тепло. С обеих сторон по печке. А, впрочем, у немцев разведка работает хорошо. И завтра же Гитлеру доложат, что Попович пошел воевать. Но Гитлер не знает о том, что я Попович Феофан. Он подумает, что это тот самый Алеша Попович – богатырь. Испугается Гитлер и станет отступать.
На проводах слез не было ни с нашей стороны, ни с отцовской. Отец скупо и сухо попрощался. Пожал молча матери руку и только сказал:
– До свидания, Лизка.
А потом также пожал руки нам:
– До свиданья, Ленька. До свиданья,
И уехал. Дотопал он до Сталинграда. Поработал на оборону этого города. А потом каким-то образом разобрались, что он вышкомонтажник, выписали документы и…
– Иди скорее на свой нефтепромысел. Фронту нужна нефть.
В декабре в глухую ночь и сильный снегопад отец постучал в окно.
– Эгей, пошехонцы. Открывай!.. Ну здравствуй, Лизка, здравствуй, Ленька, здравствуй Ольга! Вы здорово около меня не крутитесь. На мне воши, как горобцы. Нагревай, Лизка, ведерный чугун кипятку и будем делать им Сталинград.
И пошла работа. По двенадцать часов в сутки. После изгнания фашистов мы приободрились.
Красная Армия, оснащенная своей и союзнической техникой, победно шла вперед и уже делилась с промыслами и людьми, и техникой. Появились машины «Студебеккер», «Форд», «Шевроле», «Додж», «Мак», «Дайман». Поступили на промысел трактора американского производства: НД-7, НД-10, ТД-18. Приходили рабочие. Правда, после ранений и госпиталей. Однако нашим бедным, истосковавшимся женщинам теперь хоть было на кого посмотреть.
К работам на промыслах привлекали и военнопленных из всех «двунадесяти» языков, которые вместе с немцами шли на Советский Союз. Выполняли работы самые простые: рытье траншей для укладки нефтяных коллекторов, постройка несложных мостовых переправ через горные ручьи и балки, ремонт межпромысловых шоссейных дорог. Привозили их из лагерей – из поселка Кура-Це-Це и с Одиннадцатого километра. Охранником одна разбитная бабенка – Лидка Немова. Лет, наверное, тридцати пяти. Крепко сшитая и все при ней. Одно плохо – уж больно мала росточком. Плотненькая, кругленькая. Винтовка образца 1891-го даже без штыка была с нею чуть ли не одного роста. Всех веселило и потешало ее прибытие и убытие с подконвойными немцами. Студебеккер останавливался, через борт спрыгивали три немца. Одному Лидка подавала винтовку, а два других галантно, не торопясь, чтобы продлить удовольствие от соприкосновения с женщиной, высаживали из кузова своего конвоира на землю. Все остальные в кузове ждали команду. Лидка вновь вооружалась и, отойдя чуть в сторону, командовала: «Фрицы, вылезай!»
«Фрицы» вылезали и принимались за работу. Работали методично, не торопясь, но без перекуров, до самого обеда. На обед им привозили какое-то варево по миске на брата и по 200–300 граммов хлеба. Не знаю, какого вида и вкуса было это варево, но нашим рабочим никто ничего не привозил. Немец-переводчик как-то одному вышкомонтажнику сказал грустно:
– Вот кто есть плен Англия или Америка, тот кушает бутерброд, шоколад, ананас.
В конце рабочего дня Лидка командовала:
– Фрицы, аллес по машинам!
Все садились. За бортом оставалось трое. Двое подсаживали Лидку, третий подавал ей винтовку и потом вскакивал в кузов. Студебеккер, битком набитый пленными, с сидящей на боковой лавочке у заднего борта охранницей, уезжал в лагерь. Рабочие над Немовой подтрунивали:
– Смотри, Лидка, твои фрицы поразбегутся!
– Небось, – хлопала Лидка ладошкой
Не знаю, умела она стрелять или нет. Но немец-переводчик однажды пожаловался моему отцу:
– Это есть издевательство, это есть насмешка над наш зольдат!
Отец рассердился на него:
– А тебе не один черт, кто тебя охраняет? Ты видишь, у нас на промысле рабочие без ног и без рук. Все здоровые на фронте.
– О, да, – быстро согласился немец. – Это есть хосяйственный подход.
Но однажды Лидка показала русскую бабью удаль. На промыслах вместе с нефтью выходил и попутный газ с некоторым содержанием газоконденсата – газолина. Газолин у нас был «сухой», без малейших примесей масел. При горении давал высокое бездымное пламя. Не знаю, зачем и для чего это было нужно, но среди работающих пленных стояло ведро с газолином. По чьей-то неосторожности он вспыхнул. Пламя – вверх на пять метров. Немцы врассыпную. Кто куда. А Лидка быстро положила на землю винтовку, сдернула ремень и ватник, кинула его на горящее ведро и сама села сверху. Немцы издали кричали: «Матка, капут! Матка, вег!» Немова минуты две посидела на том ведре, пока не угас огонь, встала, сняла с ведра и отряхнула ватник и, смеясь, приказала немцам продолжать работу. Пленные оживленно обсуждали происшествие и работали даже спорее, чем до пожара. А Лидка села на какое-то бревно, положила на колени винтовку и тряпочкой, смоченной в газолине, приводила в порядок измазанный сажей ватник. При отъезде пленные выказывали ей свое восхищение и говорили: «Матка, гут!»
Татьяна Юрова
Как пишет женщина стихи?
Как бусы, нижет строчку к строчке.
Исповедальны и тихи
Многозначенья многоточий…
Как пишет женщина стихи?
Как будто вышивает гладью.
И строк неровные стежки
Узором сходятся в тетради…
Как пишет женщина стихи?
Да так же, как живет и дышит.
Она мотив своей любви
В любом беззвучье сердцем слышит…
Как пишет женщина стихи?
А женщина стихов не пишет —
Непраздной легкости руки
Созвучия даются свыше…
Снова март…
Снова март снегами запорошенный,
Но уже наметились проталины —
На метельной шубе, наспех сброшенной,
Солнечные рыжие подпалины.
Снова март… И ветер переменчивый
Тонко пахнет и рекой и нежностью,
И в метро закутанная женщина
Предлагает венички подснежников.
Снова март – печалями по прошлому
И по никогда еще не бывшему…
Я желаю вам, мои хорошие,
Самой радужной надежды сбывшейся!
Вячеслав Калинин
Замещение
Кажется, день этот был ветреным и холодным, тяжелое серое небо нависло над городом, угрожая в любой момент обрушиться вниз то ли колючим снегом, то ли ледяным дождем. Но праздник все-таки состоялся. Ведь происходило же в тот день что-то шумновеселое, и людской водоворот выплеснулся на улицу с самого утра, а вдоль домов стояли лотки и прилавки, и между столбами воздушными змеями вились транспаранты. Дети играли прямо на проезжей части, а машин не было видно кругом, кроме патрульных автомобилей с яркими, но молчаливыми в этот день мигалками.