Живая вода времени (сборник)
Шрифт:
«Клац!» – щелкает, наконец, ключ. Гулко хлопает внизу дверь подъезда. С грохотом захлопывается дверь за мной. Последним осмысленным движением вставляю ключ и проворачиваю его до упора. Спустя мгновение в замок с другой стороны кто-то пытается вставить еще один ключ. Напрасно. Невыносимо долгими кажутся те несколько минут, в течение которых продолжается бесшумная, но напряженная борьба за возможность проникнуть в квартиру.
Потом за дверью раздаются шаги, спокойные и неторопливые, хлопает дверь подъезда, и на меня неожиданно наваливается усталость. Я медленно оседаю на холодный паркет и тупо смотрю прямо перед собой. В легкой дымке перед глазами проплывают события сегодняшнего дня. Они начинают
Утром я просыпаюсь поздно, очень поздно. Долго лежу, уставившись в точку на потолке. Равномерная белизна потолка всегда успокаивает меня. Постепенно до меня доходит мысль, что сегодня первый рабочий день и что, наверное, меня уже хватились на службе. Но телефон молчит, и я еще долго лежу на кровати, перебирая в памяти воспоминания о вчерашнем дне.
Иду на кухню и завариваю кофе. Но почему же нет звонка. Для моего педантичного начальника это нетипично. Тогда звонить буду я.
Набираю знакомый номер. На другом конце провода трубку берет мой начальник.
– Добрый день! – стараюсь говорить я спокойно и уверенно.
– Добрый, – отвечает начальник, – с кем я говорю?
– Это я, Алекс, – сдавленно произношу я, на что-то еще надеясь.
– Алекс на службе, – произносит начальник своим обычным равнодушным тоном. – До свидания. – И кладет трубку на рычаг.
Некоторое время сижу в наступившей тишине, в голове ни одной мысли. Через пару минут в состоянии оцепенения я все же приподнимаюсь со стула и покидаю кухню.
Теперь каждое утро я наблюдаю из окна своей квартиры, как из арки нашего дома в одно и то же время появляется знакомая фигура в сером длинном плаще. Человек пересекает улицу и идет по тротуару до поворота. Там, через квартал, останавливается автобус, которым я обычно езжу на работу. Вот только одно мне не дает покоя – на улице последние несколько дней явно похолодало. Он же простудится. А я бы наутро надел серое пальто. Обязательно надел бы свое осеннее пальто.
Григорий Осипов
Я знаю, зачем я родился
И в чем состоит мой удел:
Чтоб чьей-то душе пригодился
И чью-то мечту обогрел.
Чтоб сердце сияло и пело
И был я доволен судьбой,
Чтоб лучшую женщину смело
По жизни повел за собой.
Чтоб верил мечте, не остынув.
И вычерпал сердце до дна,
Чтоб вырастил дочку и сына,
Им русские дав имена.
Чтоб светлые чувства не прятал,
Ступая на отчий порог,
Чтоб помнил, что было когда-то,
Что в давние дни не сберег.
Чтоб сердцу доверясь всецело,
Я жил, отторгаем молвой…
Чтоб дерево жизни шумело,
Меня укрывая листвой.
Пускай на сердце давят годы,
Я буду петь, пока живой,
Под обновленным небосводом,
Под вешней, волглою листвой.
Я буду петь об отчем крае,
Где сны хранит зацветший сад,
О перелетной птичьей стае,
Что возвращается назад.
О материнском старом доме,
Где тишина грустит внутри,
О звездах, что в речном затоне
Спят молчаливо до зари.
О ветре, что гуляет в поле
Близ одинокого села,
О бесприютной русской доле,
Что и меня в полон взяла.
Я буду петь, и песнь печали
Вновь будет таять в вышине,
И песнь мою услышат дали,
Еще неведомые мне.
Там за рекой
Там за рекой, где золотое поле
Внимает предрассветной тишине,
Живет мечта
В сердцах людей, что помнят обо мне.
Там за рекой, куда уносит ветер
Лихое время юности моей,
Живое пламя раннего рассвета
Тревожит память невозвратных дней.
Там за рекой, где тают в поднебесье
Дымы и думы дальнего села,
Душа моя летит над редколесьем
Навстречу жизни, что давно прошла.
Там за рекой, где веет грусть забвенья,
Где я торил когда-то первый след,
Встает рассвет у тихого селенья,
И тает в дымке вечный лунный свет.
Встает рассвет в пустом седом просторе
Там за рекой, у отчего огня,
Где ветры века о грядущем спорят,
Где грусть берез, как прежде, ждет меня.
Незнакомец
Догнал незнакомец, по виду чудак,
В руках нес терновую ветку.
Он вымолвил тихо: «Живешь ты не так,
Как надобно жить человеку».
Дохнули просторы прохладой земной,
Хоть не было ветра в помине.
Повел разговор незнакомец со мной,
Назвал невзначай мое имя.
Раздвинул рассвет потаенную даль.
Укрылись туманы в болоте…
Вздохнув, незнакомец печально сказал:
– Радей о душе, не о плоти…
Вдруг капнула кровь с воспаленного лба,
Высокого лба незнакомца,
И спрятала тень путевого столба
Лучи восходящего солнца.
Вдруг ветер подул от речных берегов…
И с тихой печалью во взоре
Исчез незнакомец – не слышно шагов
В безмолвном тревожном просторе.
Не осталось в душе, не осталось
Ничего, что когда-то берег.
Поздней жизни земную усталость
Незаметно впустил на порог.
Внял свеченью звезды запоздалой,
Неживой и холодной, как лед,
Одинокой, печальной, усталой,
Завершающей поздний полет.
Не нашел на земле опустевшей,
На отжившей шершавой стерне,
На дороге, средь пыли осевшей,
След любви, что спешила ко мне.
Не увидел на поле разлуки
Тайный свет невозвратных очей.
Лебединые тонкие руки
Растворились в забвенье ночей.
Не услышал взволнованной речи
В потаенной родной стороне:
И не вышел никто мне навстречу,
И не вспомнил никто обо мне.
Не осталось в душе, не осталось
Ничего от любви молодой,
Ничего, что извечным казалось,
Но, как вечность, осталось со мной.
Прости, земляк, покинувший наш мир,
Изведав все житейские невзгоды,
За то, что я тебе не посвятил
Ни одного стиха, тем паче оды.
Прости за то, что не зашел,
Где жил ты, черствым временем забытый,
Где ты хранил к живой судьбе укор
И помнил застарелые обиды.
Прости, что я ссылался на дела,
Но праздно жил, ведомый волей рока.
И не заметил сам, как жизнь прошла,
И поседело сердце раньше срока…
В родном краю, где тень забытых дней,
Сливаясь с небом, в даль летит крылато,
Стою у заколоченных дверей
Твоей судьбы, к которой нет возврата.
Татьяна Булгакова
Если б он был султан…
Аэропорт. Сквер. Лавочка. Василий. Кажется, все кругом в горестном раздумье. Тишина, лишь изредка шуршит жухлой листвой осенний ветер. И вздыхает Василий. О своем, «за жизнь» вздыхает.
– И зачем я Клавке платок подарил? На, говорю, жена, оренбургский пуховый. Как заказывала.
Единственный слушатель сунул мокрый нос в ладонь Василия, вильнул куцым хвостом. Получив, наконец, кусок дорожной колбасы, отошел в сторону.