Живой мост
Шрифт:
Месяц назад, 15 ноября, Хамид, Хасан и Касим вернулись оборванные, залитые кровью и принесли тело своего товарища Хани. Не обращая внимания на раны, они засели у обочины дороги под дубами и оливами и не сводили своих заплывших кровью глаз с черного неба. А через два дня произошла жестокая битва на оккупированной израильтянами земле. Это было первое боевое крещение Исама. Ему не забыть мгновение, когда их товарищ Салах эд-Дин вдруг коротко вскрикнул и как подкошенный упал на каменистую красную землю вон за тем бурым холмом. На левой стороне его груди появилось только маленькое красное пятнышко, постепенно расплывавшееся все больше и больше. Исам бросил на друга лишь
А неделю назад Исам хотел подшутить над красавицей Сельмой, которая в своей гимнастерке цвета хаки стояла к нему спиной и, плотно сжав губы, смотрела на далекие взрывы бомб, сброшенных с израильского самолета. Исам осторожно подкрался к ней, чтобы закрыть ей руками глаза. Пусть-ка угадает, кто это. Так делал Гассан, и она всегда узнавала его. Он вплотную подобрался к скале, у которой стояла Сельма, и уже протянул руки, чтобы положить их на глаза девушки, как вдруг она рухнула на землю. Ее новая винтовка ударилась о скалу и со звоном отлетела в сторону. Солдатская гимнастерка окрасилась кровью, взгляд остекленел.
Это была смерть. Он, Исам, сын бейрутского лавочника Хаджи Наги, бросил тихую жизнь в родном городе, пришел в эти горы и долины, где каждую минуту его, как и его друзей, подстерегает смерть. Мать в безутешном горе будет оплакивать его гибель, а израильский солдат цинично усмехнется и скажет: «Ну, кажется, покончили еще с одним!» И сейчас, поджидая своих друзей здесь, под оливой, Исам с удивлением подумал: откуда же у него эта сила духа, это упорство?
Он напряженно прислушался к людской речи, доносящейся из лагеря, к звону мотыги за лагерем, к негромким отрывочным выкрикам патрульных. В его соображении возникает картина вражеского налета, бомбы, которые могут упасть в их расположение, и тогда все поглотят эти свинцовые облака, подобно страшным чудовищам плывущие над лагерем и горами. Он пытался восстановить в памяти семь проведенных операций, но с досадой понял, что думает только о смерти, об этой страшной спутнице, которая приходит в их лагерь и утром и вечером, являясь людям у скал, под деревом, на берегу реки или пробираясь между темными палатками под приглушенный плач женщин.
Уже много недель Исам ежедневно встречается со смертью. С того момента, как он перешагнул черту лагеря, она стала его вечной спутницей, его неотлучной подругой. Сна могла не появляться несколько часов или даже дней, но потом снова приходила со своей тягостной улыбкой и жестоким даром.
Постоянно находясь то под палящими лучами солнца, то на ледяном ветру, ежедневно подвергая опасности свою жизнь, Исам вдруг почувствовал, что его постоянная спутница — смерть сбросила свои таинственные покровы. Она перестала быть страшной жрицей, следом за которой раздаются поминальные молитвы.
И сразу исчезли кошмары мрачных похоронных процессий, огромных зловещих кладбищ. Все, что ранее связывалось со словом «смерть», разрушалось под действием обыденности, под влиянием привычки. Как простота грубой руки, которую пожимаешь каждый день, Исаму неожиданно открылась и простота этой спутницы.
Он усмехнулся: а не предложить ли завтра командиру зачислить смерть солдатом в отряд и дать ей специальный номер, по которому ее можно будет вызвать в случае необходимости?
ИСА АН-НАУРИ
(Иордания)
ЗАМУЖЕСТВО
Перевод
Все девические годы в ушах Фидды звучала бедуинская песня, которую она запомнила еще с детства. Особенно часто она повторяла такие слова: «О мама, не хочу я за крестьянина, не хочу я за торговца…»
В этих словах была неприязнь к мужчинам двух сословий: к крестьянам и торговцам, к «тем, кто уравнивает весы», как пелось в том же куплете. Фидда и другие деревенские красавицы, так же как и она гордые своей красотой, считали, что эти два сорта мужчин не заслуживают их благосклонности, и даже презирали их.
Крестьянин только и знает, что возиться с землей да со скотиной, а торговец — тот обвешивает покупателей или норовит втридорога всучить никуда не годный товар. Нет, это не такие мужчины, за которых хотелось бы выйти замуж.
Фидда гордилась тем, что она красива, гордилась своими косами, длинными и густыми, которые она могла часами заплетать и расчесывать. Неделями вышивала она замысловатые цветные узоры на рукавах и подоле своих нарядов, украшала золотыми и серебряными монетами по изгибу воротника, открывающего ослепительную грудь. И лицо у нее было красивое. Куда было до нее городским девушкам. А уж как бела ее длинная шея! «Ну будто пена…» — говорила мать.
Да разве найдется в деревне хоть один парень, достойный такой девушки? Грешно даже и представить себе ее выхоленное нежное тело в объятиях деревенщины с колючей бородой, шершавыми руками, огромными ножищами и грубыми ласками.
Торговцы тоже не лучше. Сколько раз они надували ее, продавая залежалый рахат-лукум и клянясь при этом самыми страшными клятвами, что она покупает самый лучший сорт! Продавали ей цветные нитки за десяток яиц, когда красная цена им — три, и не больше. Она и представить себе не могла, как можно жить с одним из этих плутов под одной крышей или, не приведи аллах, спать под одним одеялом. Нет, ее суженый не должен быть ни крестьянином, ни владельцем деревенской лавки. Выходить замуж — так только за городского. Ну а уж если на худой конец за деревенского, то пусть он будет военный. Непременно военный! Чтобы мундир на нем был цвета хаки с блестящими пуговицами. Чтобы, когда он шел по неровным деревенским тропкам, стук его башмаков был слышен издалека. Чтобы земля дрожала под его тяжелым мужским шагом.
Ах, военный, военный… Мечта всех деревенских девушек! Как и многие подруги, Фидда хотела, чтобы ее мужем был военный. Новенький мундир. Пуговицы блестят, как золото. На голове красная феска с белыми кисточками. Кайму для фески она сплетет сама, своими руками… Ее жених — военный! Какая сладостная мечта!
Утром, выходя из дома, он будет четко отбивать шаг по гравию дороги, а вечером — возвращаться домой под песни деревенских женщин. Она станет стирать его форму, гладить ее, следить, чтобы она всегда была в полном порядке. Заплетать кисточки на его феске, надраивать до блеска пуговицы, чистить обувь — все это будет ее приятной обязанностью.
А в конце месяца он принесет домой жалованье. Может быть, денег будет меньше, чем выручает землевладелец или лавочник. Но зато этот заработок надежный… Она станет пересчитывать их деньги. И радость будет переполнять ее сердце.
Военному не надо ухаживать за скотиной, пахать, собирать сучья и хворост в далеком лесу, пасти скот, выпалывать сорняки на поле, косить и молотить на гумне. Одежда его всегда чистая. Ему не надо надувать покупателей, чтобы продать моток шерсти, не надо нахваливать лежалый рахат-лукум, выдавая его за самый лучший.