Живучее эхо Эллады
Шрифт:
Бюст Одиссея. Римская копия c оригинала Родосской школы.
Пусть всё при нём: и хвост, и глаз, и ухо!..
Пошире зад и поокруглей брюхо,
А с ними в соответствии – и спину,
По той причине, что в его средину
Должны вместиться лучшие герои,
Троянцы сами их затащат в Трою!
Все остальные тоже явят прыть
Взаправду лагерь сжечь и прочь уплыть,
Чтоб спрятаться за остров Тенедос,
Сидеть и не высовывать свой нос,
Но возвратиться по ночному мраку,
Чтоб ни одна не слышала собака.
Когда увидят с берега огонь,
Пусть мчатся прямо в Трою (там их конь!),
Орудуя мечом, чтоб грудь вздымалась,
Чтобы на камне камня не осталось!..
Промолвил виды видевший Калхас:
– Да… Ты умён!.. А выдумка – для нас!
То зна́менье, что Зевс послал мне ныне,
Где дым и пламя на небесной сини,
Не вопреки –
– Тогда за дело! – крикнул Одиссей. —
Эпей! Ты где, художник знаменитый?..
Всё на тебе – и грива, и копыта!..
2
С высоких стен ещё могучей Трои
Глядели осаждённые на греков
И видели какое-то движенье
И клубы дыма, что сползали в море.
– Задумали ахейские герои
Коварство – не иначе, и вовеки
Не отгадать чужих умов броженье,
Что обернётся Трое новым горем!
И вдруг троянцы, к радости великой,
Увидели, глазам своим не веря,
Что их враги покинули Троаду
И на воде следы их волны смыли —
И тут же воссияли счастьем лики,
В жилищах открывали настежь двери,
Все к берегу бежали бычьим стадом,
В котором целый день воды не пили.
Был вражий стан действительно покинут,
Но кое-где шатры ещё дымились,
На радостях троянцы обнимались,
Бросая морю гневные слова:
– Пусть все враги в твоей пучине сгинут!
– Хотели проглотить, да подавились?!
– О Посейдон, пошевели их малость,
Чтоб заходила кругом голова!
Они, решив, что кончилась осада
И наконец-то отступили беды,
Сажали малышей себе на плечи,
Водили хоровод вокруг огня…
Конец войне! Всё будет так, как надо!
И в буйном ликовании победы,
Как по команде, оборвались речи,
Когда вдали увидели коня.
3
Томимы осадой, на новости падки,
Глядевшие начали строить догадки,
Зачем, почему, для чего и откуда
Явилось такое прекрасное чудо.
Они зашумели в неистовом споре!..
Одни предлагали столкнуть его в море
(С какой это стати и в кои – то веки
Деяния добрые делали греки?!).
Другие твердили: – Коня у дороги
Оставили нам олимпийские боги,
Точь-в-точь как палладий! Неужто забыли?!
Дар явно с Олимпа – нет признаков пыли!
Но Лаокоон, мудрый жрец Аполлона,
Взобрался на камень, вещая: – Урона,
Я думаю, Трое прекрасной не будет,
И после никто никого не осудит
За то, что подарок врагов наших цепких
Огню предадим иль порубим на щепки.
Конь – греков! Мне ведома их деловитость!
Не дар от богов, а военная хитрость!
Небось, Одиссей, что на выдумку падкий,
Оставил на горе нам эту загадку!
Троянцы! Не надо нам подлого дара!
Он бросил копьё – и от злого удара
Весь конь содрогнулся и в брюхе дощатом
Металл зазвенел многозвучьем богатым.
Но этого звона не слышали люди —
Так сделали боги, всесильны по сути:
– Какие-то злые пошли человеки!..
Мне, честно сказать, что троянцы, что греки…
Но Зевсу в ответ промолчала Афина:
В коне Одиссей! А Лаэртова сына
Она почитала – он был ей по нраву…
«Всех судит отец не по должному праву!
С такого суда только больше разлада…»
И разум троянцам затмила Паллада.
Теперь не услышат оружия звона,
И будет надёжной такая препона:
Потешатся, радость вкусив, ротозеи
И в Трою потащат коня Одиссея!
4
Предали забвению Лаокоона,
Но вот пастухи подвели к ним Синона,
Хитрющего грека, что, сетуя громко,
Слова выговаривал голосом ломким,
Размазывал слёзы по жалкому лику
Ладонями грязными. В горе великом
Заламывал руки, кусал их до крови,
Свой взгляд нечестивый упрятав под брови.
И тронули эти Синона уловки
Толпу присмиревшую: очень уж ловко
Играл свою роль этот друг Одиссея,
Вздыхали троянцы, ахейца жалея.
– О люди!.. Зачем так безжалостны боги?!
Когда мы просили счастливой дороги
В далёкую Грецию, боги велели
Им жертву воздать в человеческом теле.
Костёр утолили сосновою жердью,
Провидец – Калхас, что высматривал жертву,
Ходил между нас, что глухой постоялец,
И вдруг – на меня указал его палец!
Связали меня и к огню потащили,
Я был им послушен, как в храме учили,
Когда же огнём полоснуло по телу,
Вся плоть моя юная жить захотела!
Переча богам, изорвав свои путы,
Я долго бежал тростниками, покуда
Свои корабли не увидел на море…
Теперь я скиталец!.. О горе мне!.. Горе!..
Троянцы поверили греку Синону,
И молвил Приам, верен людям и трону:
– Не плачь и надейся: мудры наши боги!
И то хорошо, что порядки их строги.
От строгости этой нам горя не станет!..
А конь для чего этот в греческом стане??
«Ну, вот он, вопрос!.. Наконец-то дождался!..
Не ради ль него я в Троаде остался?!»
5
Синон, что не успел ещё остыть
От роли жертвы, вновь явил старанье,
Призвав богов свидетелями быть
«Правдивости» его повествованья.
«Чтоб видеть утро завтрашнего дня
И Трою павшую, я словом горы сдвину!»
– Воители оставили коня
Умилостивить гордую Афину.
Чтоб не дошло
Порадовать задумали герои
Богиню, что разгневанной была
Хищением палладия [41] из Трои.
Конь, что палладий, тот же самый щит
Для вашей Трои. Ко всему – прекрасен!
Его бы надо в город затащить
Сегодня же, акрополь им украсив.
Хоть город ваш прекрасен без прикрас,
Конь, ко всему, обезопасит Трою.
Поверив греку и на этот раз,
Приам кивнул в согласье головою.
Вероломный Синон и троянцы (из ватиканского «Вергилия»).
6
– Несите верёвки!.. Сплетайте в канаты!..
Взирая с небес, хохотала Паллада:
«Пригрели троянцы козла в огороде!..
Ах, этот Синон!.. Что он только городит?!
Придётся помочь, и как можно скорее!»
… К Троаде плывут два чудовищных змея.
Тела их огромны, а пасти – свирепы!
Кровавые гребни вздымаются к небу,
Глаза пламенеют пурпурным закатом!..
Они выползают на берег Троады
На камни, где жертвует жрец Аполлона
Дары Посейдону. На Лаокоона
И двух сыновей его кинулись гады,
Терзают зубами и травят их ядом,
В синеющих ликах страданья ужасны…
О горе!.. Никто не спасает несчастных!..
А змеи, на хвост опершись для бравады,
Втянулись под щит изваянья Паллады.
Лаокоон и его сыновья, обвитые змеями. (о. Родос, I в. до н. э.)
– Выходит, в защите нуждается Троя!
– Палладия нет – и не то, так другое
Куражиться будет не просто для вида,
А в жажде отправить троянцев к Аиду!
– Синона речистого каждое слово
Насыщено правдой!
И слышится снова:
– Несите верёвки!.. Свивайте в канаты!..
И вот уже двинулась к Трое громада,
К высокой стене, что зияла проломом:
Другие троянцы кувалдой да ломом
Успели проделать большую работу
(Малы для коня городские ворота!).
Четырежды конь ударялся о стену,
Пока сквозь пролом волокли. Дерзновенно
Гремело оружие в брюхе дощатом,
Но уши троянцам заткнула Паллада.
Побрякивал конь деревянной утробой,
Пока не украсил собою акрополь.
7
При виде коня закричала Кассандра:
– Одумайтесь, люди!.. Конь – Трои губитель!..
Но люди смеялись!
– Поплатитесь завтра,
Когда запылает родная обитель!..
Никто ей не верил. Бурливым весельем,
Пирами да песней, вином, что рекою,
Отметили день – потянулись к постелям,
К давно позабытому ими покою.
А греки сидели в глубоком молчанье
И чуткими были к малейшему звуку.
Безмолвствует Троя… Но вот подражанье
Бездомному псу – и поспешные руки
Открыли заслонку!.. Эпей с Одиссеем,
Что самыми первыми вышли на волю,
В объятьях сжимали Синона, довлея
Себе и ему за прекрасные роли.
– За ложь, что во благо, спасибо, дружище! —
Все воины вышли, горя нетерпеньем.
Синон прошептал: – Тот находит, кто ищет!
К тому же, нам боги послали везенье…
Костёр полыхнул за воротами Трои,
Сзывая воителей с моря и суши,
Проломом в стене пробирались герои,
Ни словом до срока покой не порушив.
Настала пора – и по улицам сонным
Рассыпались тени, предвестники драмы,
И грянула битва аккордом весомым
В кончине могучего царства Приама.
Орфей и Эвридика [42]
Часть I Орфей в подземном царстве
1
Во Фракии, далёкой от Афин,
Певец Орфей кифарой златострунной
И голосом, неслыханным доныне,
Фракийцам тешил гордые сердца.
Коснувшись их таинственных глубин,
Он подчинил звучанью мир подлунный,
И в горной, мятой пахнущей долине,
Где отголоскам не было конца,
В движенье приходили, точно люди,
Суровые обветренные скалы,
И звери, укрощённые тем пеньем,
Ложились, будто псы, у ног Орфея,
И эвкалипты, строгие, как судьи,
Подняв седины к солнцу, что ласкало,
Завидным переполнены терпеньем,
Молчали, пред певцом благоговея.
У сизых волн счастливою полоской
Земли предельно узкой, но бесценной,
Качались в такт мелодиям чинары
И хлопали ладонями листвы,
А иногда в картине этой броской
Сквозила грусть – и брызги серой пены
Срывались с волн на терпящий удары
Гранитный берег, что не знал травы.
Всё от того, каким рождалось пенье,
Слетая с уст певца, что был любимым,
Зависело, как от дождей природа,
Как от богов бессмертных род людской.
Но сладостными были те мгновенья
Сердцам открытым, как и нелюдимым
(Ах, эта соловьиная порода,
Которой мы вверяем свой покой!..).
Соткало время свой безмерный полог —
И сонм веков, и след тысячелетий
Укрыло им от нас, резон имея,
Не спутав то, что «было» и что «есть»,
И в этих днях, насыщенных иль полых,
Живёт, как жил, певец на белом свете,
И помнят люди древнего Орфея,
И сходства с ним хоть каплю чтут за честь.