Живун
Шрифт:
С братьями родными не ужился, так с товарищами-друзьями гнездо совьет. Что бы там ни калякали, а он верит в каждого.
Ну чем плох Гажа-Эль? Выпивает? Есть грех. Другой раз одежду с себя пропьет! Сперва рукавицы отпорет от малицы, на вино сменяет. Не хватит — капюшон пустит, а там и до пандов [11] дойдет. Бредет домой уж не в малице, а в рубашке. Сдуру-спьяну даже избу свою дотла спалил. Пошел ночью в чулан за рыбой, закуска, вишь, понадобилась, и, должно быть, бросил на тряпки непотушенную спичку. Пока пировал, огонь-то и занялся.
11
Панды — меховая нашивка на подоле малицы.
«Чудной? Не-е, доброта! Вотся-Горте хмельного держать не станем — отвыкнет. Душа раскроется. И Сенька с Парассей авось с нами воспрянут духом, возлюбят труд. Едут вон без тягости. Малость Сенька попужал всех. Ничего, в дороге и не то бывает… Мишка Караванщик тоже компанию не попортит. Не ленивый. Одним словом, уживемся — приживемся».
На минуту он оторвался от своих мыслей, стал всматриваться в затуманенную дождем даль — не прозевать бы берег.
«Еще не видать, — успокоился Гриш. — Да, первейшее дело — раздора чтобы не было между бабами, между нами, мужиками. Вроде не с чего, пай одинаковый у всех — руки да спина. Рыбы наловим, дичи настреляем, сена накосим, ребятишек — по ягоды и орехи… Перезимуем! А там…»
Он улыбнулся. Ему виделся Вотся-Горт, залитый солнцем, с ровными улицами, с одинаковыми аккуратными домиками, с белопенной черемухой в палисадах. Посреди Вотся-Горта, на большой площади, каменная школа и каменный с колоннами Нардом. С тремя колоннами. И народ веселый и нарядный идет смотреть представление. А он, Варов-Гриш, с гармонией, встречает всех задорной песней. «Заходите, заходите, не пожалеете, сейчас мы вам споем-спляшем самые лучшие песни-танцы». И на сцене наряжаются, разрисовывают себе лица парни и девушки, которых он собрал, научил петь и плясать…
И он незаметно запел вполголоса, слегка притопывая в такт.
— Погромче, дядя Гриш, мы послушаем, — раздался из-под полога ребячий голосок. Видно, не спали дети.
Гриш смутился, замолк, будто в его мечту заглянули; он ее даже Куш-Юру не открывал: не то что боялся насмешек — Куш-Юр не такой, — а сам не знал отчего.
— Дядя Гриш, а? — несмело, но настойчиво просили из-под полога.
— Некогда, скоро Вотся-Горт. Лучше на берега поглядите, — схитрил Гриш.
Ребята клюнули на его увертку: им лишь бы не хорониться под душным пологом.
— Приехали, приехали! — загалдели, захлопали в ладоши.
— Не совсем еще. — Гришу пришлось поправлять свой невольный обман. — Проедем малость вдоль берега, потом по неширокой речке — и тогда уж… А вы не лезьте в мокреть. Приоткройте полог и любуйтесь.
Берег возник внезапно, крутой стеной,
Дети задрали головы.
— Ой-ой-ой! Страшно как! Голова кружится!
Гриш остался доволен тем, как они встречают новые места. Успокоил их:
— Не пугайтесь, скоро пониже будет.
Въехали в речку. Берега пошли разные: левый — крутой, лесистый, правый — низкий, луговой, с тальниками и березками. Есть на что посмотреть, что с чем сравнить.
— Эй, Варов-Гриш, Вотся-Горт не прозевай! Хорошенько рули! — гулко прокатился бас Гажа-Эля, и многоголосое эхо повторило его призыв.
— Не прозеваю, ай люли-люли! — весело отозвался Гриш, и все в лодке засмеялись — и взрослые и дети.
Караван въехал в неширокую протоку. Вскоре на ее берегу показались два домика со стайкой и сарайчиком, окруженные березами.
— Вот и наш Вотся-Горт, — устало и радостно вздохнули взрослые. — Приехали-и-и! Здравствуй, Вотся-Горт!
Глава четвертая
Эгрунь
1
Верстах в пяти выше и ниже Мужей Малая Обь круто поворачивает за густые тальниковые берега. Оттого приближающийся пароход долго не бывает виден. И только по дымку над тальником узнают селяне — «биа-пыж» идет, «огненная лодка», может, с вереницей барж, с продуктами.
Случается это не часто, и надо ли удивляться, что все — и кто ходит, и кто кое-как ковыляет — спешат на пристань, потолкаться в народе, из первых уст узнать новости. Мужи ничем не отличались от других селений Севера: пароход здесь всегда событие.
Первыми бегут на пристань женщины, на ходу развешивая на руках, на плечах свое рукоделие. Зырянки — большие мастерицы шить пыжиковые шапки, тюфни — высокие туфли из шкурок с оленьих ног или нерпичьего меха. Пораньше прибежишь — с выгодой продашь, — наивно полагают рукодельницы. Да ведь покупателей здесь не обманешь, не проведешь.
Немного погодя и мужики мчатся к пристани. Не столько порох-дробь, сколько винка манит их. Некоторые отчаянные даже на лодках кидаются навстречу пароходу. (Каким только чудом не подминают их колеса!) И все для того, чтобы первыми взобраться на палубу, отведать винки еще до того, как судно пристанет, и выхваляться потом перед дружками.
Прибытие парохода — событие и для ребятни. Мальчишки и девчонки не зевают. Наравне со взрослыми торопятся поскорее сбыть северные рукоделия, разжиться деньгами, а удастся — выменять чего-нибудь лакомого: картошки, редьки, лука и, конечно, сладостей…
Вездесущие и зоркоглазые ребятишки и на этот раз первыми обнаружили дымок над Малой Обью.
— Биа-пыж! Биа-пыж!..
Куш-Юр как раз шел в Совет, когда улицу огласил торжествующе-призывный клич ребятни, мгновенно подхваченный в разных концах села:
— Биа-пыж! Биа-пыж!
«Не иначе Гал с товаром для мир-лавки!» — обрадовался Куш-Юр и повернул в сторону пристани, прикидывая на ходу, как лучше организовать встречу и разгрузку парохода.
Миновав пять дворов, он сбавил шаг. На тихой улочке вдруг стало людно. Деревянные шаткие мостки скрипели и гнулись под множеством ног. «Будто шквалом людей повымело из изб», — подумал Куш-Юр.