Живун
Шрифт:
Обойти передних можно было только по жирным пластам неизбывной грязи. И Куш-Юр, не задумываясь, сошел с тротуара. Он надеялся в веренице прохожих разыскать партийцев и комсомольцев, позвать их на разгрузку.
Как ни торопился он, а на пристань поспел далеко не первым. На широком дощатом настиле уже толпилось немало селян. Одни развертывали свои товары, другие сторожили приближавшийся дымок, гадали: какой биа-пыж выползет из-за поворота, состоится ли торжок, не напрасны ли хлопоты?
Белым лебедем, торжественно и красиво, пароход выплыл по стрежню волнующейся от ветра реки.
С настила на гудки ответили приветственными криками. У «Храброго» — команда торговая, с пустыми руками не отойдет.
Пароход, шлепая плицами, медленно приближался к пристани. Толпа подалась навстречу.
Куш-Юр с трудом пробрался вперед, ведя за собой всех партийцев и комсомольцев села, которых он разыскал в толпе.
Их было девятеро вместе с Куш-Юром. Пока пароход приближался, они кое-как сдерживали натиск людей. Но когда «Храбрый» ошвартовался и матросы спустили трап, некоторые ловкачи, рискуя свалиться в воду, прорвались на судно.
— Освободите настил! — призывал Куш-Юр наседающую толпу. — Может, что для мир-лавки привезли. Выгрузим, тогда уж поторгуете. Успеете.
— Груз?
— Мир-лавке?
— Сла-те Господи!
Люди попятились.
— Подальше, еще подальше отведите толпу! А я поищу Гала, — приказал Куш-Юр своим помощникам и направился к сходням.
Но едва он шагнул на трап, как туда же метнулось несколько человек из толпы.
Куш-Юра взорвало.
— Куда!.. Вот нечистая сила! — сердито рванулся он, но сумел ухватить за рукав плисовой кофты только какую-то нарядно одетую зырянку.
Женщина обернулась. Она была молода и так хороша, что Куш-Юр невольно выпустил ее руку. Откуда такая красавица в селе? Даже в гневе, со зло нахмуренными тонкими бровями — прекрасна.
— Ты-ы?! — Но она тут же одарила его белозубой лапе заискивающей улыбкой.
— Это другое дело! Не идет тебе сердиться. — Куш-Юр был рад пошутить.
Девушка откинула концы розовой пуховой шали, приоткрыла зажатые под мышкой золотистые нерпичьи туфли, отороченные пышным мехом бурого песца-крестоватика, и вызывающе подалась вперед.
— Продать вот надо! Нельзя, что ли?!
— Да ведь мешаете, — улыбнулся Куш-Юр, откровенно любуясь девушкой.
— И ты таращишь бельмы? Зажмурься, а то присохнешь. — Она игриво повела плечом.
— Ты меня знаешь? — спросил Куш-Юр.
— Куш-Юр, председатель, — ответила девушка.
Он знал свою кличку, но в устах незнакомки она прозвучала насмешливо, вроде безволосый или безголовый председатель.
«Однако бойка не в меру. Где-то я ее видел!» — напряг он память.
— Ты чья такая?
— Тот знает — чья… — пожеманничала она.
«Заигрываешь. Ну, давай, давай! Вот узнаю, есть ли выгрузка, коли нет — покалякаем», — решил Куш-Юр.
Тут его окликнул усатый мужчина неопределенных лет, в старенькой шинели и шапке-треухе.
— Председатель! Гони бездельницу! Нечего с ней лясы точить. Выгрузка есть! — И помахал какой-то бумажкой.
Прежде чем позвать свою бригаду, Куш-Юр обернулся к незнакомке — хотел условиться о встрече.
— Эй, куда!.. — строго и властно бросил ей вдогонку.
Девушка даже не оглянулась.
Но вход на палубу ей загородил усатый, в шинели.
— А ну, назад! — приказал он и, отталкивая ее, стал спускаться с трапа. — Мешаются тут всякие!..
Отбиваясь руками, девушка медленно отступала.
— Ты, Гал, сам всякий! Биасин! [12] Женоубивец!..
Мужчина зарычал от ярости.
«Женоубивец» для Гала — соль на кровоточащую рану! И кто сыпанул?! Мироедское отродье, дочка Озыр-Макки, который сделал его биасином, который спал с его женой, пока он кормил вшей в окопах?! Из-за него, проклятого, на покосе в беспамятстве он косой порешил жену…
12
Биасин — огнеглазый, в данном случае — помешанный, ненормальный.
— У-у-у!.. Утоплю, подлая вражина! — Гал схватил девушку за лиф сарафана, притянул к себе, намереваясь швырнуть в воду.
— Ты что, Гал! — В два прыжка Куш-Юр оказался на трапе.
Гал с трудом разжал пальцы. Тяжело опустил подрагивающие руки.
— Иди! — велел Куш-Юр побледневшей девушке.
Недобрым взглядом проводил ее Гал, злые искорки не погасли в его глазах.
— Ты что? — повторил Куш-Юр.
В селе многие недолюбливали Гала. Считали, что его надо судить. Мало ли что сменилась власть, все одно за убийство жены судить надо… Отношение Куш-Юра к Галу было сложным. Он осуждал его. Но признавал не преступником, а жертвой подлых кровососов. То, что Гал выследил и доказал связь Озыр-Макки с белыми, примирило Куш-Юра с ним, человеком глубоко несчастным, замкнутым, полубезумным.
А девушка, уже легко пританцовывая, шла по берегу, словно стычки и не было.
— Кто такая?
Гал, казалось, не слышал вопроса. Его лицо перекосила злоба.
Куш-Юра это озадачило, но он понял — спрашивать не время.
— Что привез? — сделал он вид, будто девушка его больше не интересует.
— Вот… радуйся. — В руках у Гала трепыхнулась бумажка.
Куш-Юр взял ее, пробежал глазами, присвистнул недовольно.
— Только и всего? Полсотни мешков муки да крупы, две дюжины кулей соли! Это на Мужи со всей округой!
— Скажи спасибо. Другим и того меньше досталось. Давай мужиков наряжай — пароход ждать не станет.
— Чего там наряжать — сами с комсомолом вытаскаем.
Он пошел звать ожидавших на пристани партийцев и комсомольцев.
То, что никого больше на выгрузку не нарядили, поубавило радости у селян.
— Видать, не ахти как много привоз Биасин-Гал, коли сами управляются.
— По фунтику-два на двор выдадут…
— А ты большую сумму наготовил?
— С малой по миру не пускают, — съехидничал в ответ Озыр-Митька, Богатый Митька, сын Озыр-Макки.