Живые. История спасшихся в Андах
Шрифт:
Он сразу почувствовал себя победителем. Ему удалось преодолеть примитивное, иррациональное табу. Теперь юноша не сомневался, что выживет.
Вечером того же дня у Канессы нашлись последователи. Сербино взял порцию мяса и попытался проглотить, но оно застряло в горле. Юноша бросил в рот горсть снега и с трудом довершил начатое. За ним перешли Рубикон Фито Штраух, Маспонс, Висинтин и их единомышленники.
Двадцатилетний Густаво Николич, высокий кудрявый юноша, часто успешно подбадривавший друзей, написал письмо своей подруге в Монтевидео.
Моя дорогая Росина!
Я пишу тебе из самолета (нашего petit hotel[60]
Ребята чувствуют себя очень подавленными, многими овладевает отчаяние (в Андах мы уже десять дней), но, к счастью, мне не передалось их мрачное настроение. Напротив, я чувствую неимоверный прилив сил при мысли, что увижу тебя вновь. Всеобщая депрессия вызвана еще одной причиной, скоро иссякнут съестные припасы. У нас остались всего две баночки консервов, бутылка белого вина и бутылочка черри-бренди, что для двадцати шести мужчин (ну, есть еще несколько юношей, уже считающих себя мужчинами) смехотворно мало.
Тебе это может показаться невероятным (я и сам нахожу это немыслимым), но сегодня мы начали отрезать от трупов куски мяса и есть их. У нас не было иного выхода. Я всем сердцем молил Господа, чтобы этот день никогда не наступил, но Он распорядился иначе, и мы должны перенести выпавшее на нашу долю испытание мужественно и с верой в душе. Именно с верой, ибо я убежден, что Господь оставив нам эти тела не просто так. Самое главное в человеке — душа, поэтому меня не терзают угрызения совести. Если наступит день, когда мое тело понадобится товарищам для выживания, я готов с радостью отдать его им.
Не знаю, что вы, дорогие мама и папа, чувствуете сейчас и что чувствуют дети, вы не представляете, какую боль причиняет мне мысль о том, что вам приходится страдать. Я непрестанно молю Всевышнего, чтобы он укрепил ваш дух и ниспослал нам всем терпения, ведь только тогда мы сможем выбраться отсюда. Я надеюсь, что развязка этой истории будет благополучной для всех.
Вы бы ужаснулись, увидев своего сына. У меня отросла борода, я весь покрыт грязью, похудел, получил глубокую рану на голове и вдобавок одну на груди, но она уже зажила. Сегодня, убираясь в салоне, я обо что-то порезался, правда, не очень сильно, есть несколько глубоких царапин на ногах и на плече. В остальном все нормально.
3
Ребята, утром первыми выглянувшие в иллюминаторы, увидели, что небо затянули тучи, сквозь которые с трудом пробивался солнечный свет. Все боязливо косились на Канессу, Сербино, Маспонса, Висинтина и кузенов Штраух. Никто не думал, что Господь непременно должен был покарать эту компанию за содеянное. Просто многие юноши по своему крестьянскому опыту знали, что мясо павших животных есть не рекомендуется, и им было интересно узнать, как отразилась на здоровье сверстников ужасная трапеза из плоти людей, умерших от ран.
Попробовавшие человечину чувствовали себя сносно. Они съели совсем немного мяса, поэтому испытывали такую же слабость, что и остальные. Как обычно, первым со своего спального места поднялся Марсело Перес.
— Вставай, — сказал он Рою Харли. — Нам нужно настроить радио.
—
— Нет! — отрезал Марсело. — Это твоя работа. Идем.
Рой взял с полки ботинки, надел их поверх двух пар носков и начал протискиваться между дремлющими приятелями. Он перелез через спящих у самого входа и вслед за Марсело выбрался из самолета. За ним вышли еще двое.
Пока Рой настраивал радио, Марсело держал в руках антенну. Они поймали чилийскую станцию, которая днем ранее передавала только пропагандистские призывы политиков. На этот раз, прижав радиоприемник к уху, Рой услышал последние слова ведущего новостей: «Служба спасения просит пилотов всех гражданских и военных воздушных судов, пролетающих над Андийскими Кордильерами, в случае обнаружения обломков „Фэйрчайлда“ с бортовым номером 571 незамедлительно сообщить об этом ее сотрудникам. Данная просьба поступила от ВСС после того, как было объявлено о прекращении поисков бесследно пропавшего уругвайского авиалайнера».
Ведущий перешел к следующей теме. Рой опустил радиоприемник, посмотрел на Марсело и пересказал ему все, что услышал. Марсело выронил антенну и, закрыв лицо руками, разрыдался. На глаза стоявших рядом регбистов тоже навернулись слезы. Они начали молиться — все, кроме Паррадо, который спокойно смотрел на горы, возвышавшиеся на западе.
Густаво Николич вышел из самолета и по лицам товарищей быстро догадался, какую новость они услышали.
— Что скажем остальным? — спросил он.
Мы ничего не должны им говорить, — выдавил Марсело. — Пусть у них хотя бы останется надежда.
— Нет, — возразил Николич. — Мы обязаны все им рассказать. Они должны знать горькую правду.
— Не могу, не могу! — воскликнул капитан, рыдая и пряча лицо в ладонях.
— Тогда я им скажу, — заявил Николич и направился к фюзеляжу.
Он пролез внутрь сквозь заграждение из чемоданов и одежды, присел на корточки у самого входа в полутемный туннель и взглянул на повернувшиеся к нему хмурые лица.
— Слушайте, парни! — громко сказал он. — У меня для вас хорошая новость! Мы только что услышали ее по радио. Поисково-спасательная операция прекращена.
В переполненном салоне стало очень тихо. Когда же все осознали всю беспросветность ситуации, в тишине начали раздаваться всхлипывания.
— И почему же это, черт возьми, хорошая новость?! — яростно прокричал Паэс.
— Потому что теперь все ясно: нам предстоит выбираться отсюда самим, — ответил Николич.
Его смелость и уверенный тон помешали отчаянию всецело овладеть общиной, но некоторые юноши из стана оптимистов, до последней минуты надеявшиеся на спасателей, впали в уныние. Пессимисты, сомневавшиеся как в скором появлении поисковиков, так и в возможности самостоятельного перехода через горы, не были обескуражены сообщением Николича — именно такую весть они и ожидали получить. Но вот Марсело был сломлен. Отныне роль лидера команды потеряла для него смысл, он исполнял ее сугубо механически, по привычке. Жизнерадостный огонек в его глазах погас. Для Дельгадо это известие тоже стало серьезным ударом. Его красноречие и оптимизм растворились в разреженном воздухе Андийских Кордильер. Казалось, юноша не верил в то, что ему и его товарищам удастся самостоятельно вернуться в мир людей, и теперь он вел себя тихо, ничем не выделяясь среди других. Из прежних, то есть до катастрофы, оптимистов только Лилиана Метоль поспешила утешить отчаявшихся и воскресить в них надежду.