Жизнь и смерть генерала Корнилова
Шрифт:
Хунхуз глянул на обломок лезвия безумными, побелевшими от страха и злости глазами и, сжав покрепче в руке черенок, кинулся с ним на урядника. Подголов во второй раз подставил под удар приклад, отбил обломок — тот, словно влажный обмылок, выскользнул из некрепкой руки. Урядник сделал короткое резкое движение, и китаец, охнув, кубарем покатился по земле. Разделался он с разбойником вовремя.
Из-за того же штабеля, как из-за некоего надёжного укрытия, выскочили ещё двое хунхузов и с воплями кинулись на Подголова. Тот выстрелил из винтовки, сшиб с ног низенького головастого китайца, размахивающего
Разбойник взвизгнул по-заячьи, покатился колобком по сухой, колюче затрещавшей траве.
Из-за штабеля в эту минуту вылезли ещё двое хунхузов.
— Да откуда вы берётесь, косоглазые? — вскричал Созинов. — Вам чего, счёту нет?
Очередная пара хунхузов мало походила на заморённых китайцев — это были высокие, плечистые люди, с лоснящимися широкими лицами и плоскими, круто вывернутыми носами. Хунхузы дружно распахнули рты — послышался шаманий протяжный вой.
— Иван Василии, бери на себя супостата, который слева, я возьму правого.
— Добро! — Подголов передёрнул затвор винтовки и выругался — в стволе застряла гильза.
— Держись, Иван Василии, — всё поняв, ободряюще выкрикнул Созинов. — Тебе помочь?
— Не надо, — мотнул головой Подголов, — сам справлюсь.
Верзила, шедший на него, держал в руках топор с длинным черенком. Топор выглядел страшно, чёрное лезвие недобро поблескивало в дымном воздухе, и всё-таки топор был не так страшен, как револьвер. Подголов направил коня прямо на верзилу, на топор. Конь сделал прыжок вперёд, потом шарахнулся в сторону и поднялся на дыбы. Китаец поспешно взмахнул топором. Старший урядник опередил китайца на мгновение, с силой ткнул стволом винтовки в него, попал в низ шеи.
Хунхуз отпрыгнул назад, покачнулся — удар был чувствительный, топор едва не вылетел у него из руки, китаец покачнулся, но удержал своё оружие и в следующее мгновение сделал замах. И опять опоздал, Подголов оказался проворнее его, вторично ткнул стволом винтовки в хунхуза, разодрал ему на шее кожу.
Китаец захрипел, схватился за шею одной рукой, отшатнулся, показал противнику крупные жёлтые зубы, Подголов извернулся и ударил его прикладом по голове. Китаец выронил топор, Подголов ударил противника снова — старшему уряднику было важно добить хунхуза, свалить на землю, подмять, не то этот живучий гад снова бросится на него. Этот китаец — боров здоровый, может много бед наделать. Хунхуз охнул сдавленно, зашатался. Подголов ударил его в третий раз.
Пока китаец возился, трепыхался внизу, под копытами коня, Подголов выбил из ствола винтовки застрявшую гильзу, в ствол загнал новый патрон, оттянул затвор и наставил трёхлинейку на китайца:
— Поднимайся, ходя!
Созинов тем временем справился со вторым верзилой — тот валялся на земле и, держась обеими руками за живот, стонал.
— Он у тебя что, беременный? — со смешком выкрикнул Подголов. — Чего за брюхо держится?
— Да едой своей похвалиться хочет. Слишком нежный оказался. Не смог переварить казачье
Банда, налетевшая на нижние склады, оказалась многочисленной — в ней насчитывалось сорок три человека. Восьмерых хунхузов стражники поста номер четырнадцать взяли в плен, девять человек убили — ровно столько, сколько разбойники убили китайцев, — остальные ушли. В том числе ушёл и предводитель банды — бывший шахтёр по прозвищу Янтайский Лао.
Лао — в переводе на русский — старик. Человек этот — сильный, угрюмый, с переломленным носом и бельмом на правом глазу — работал когда-то на знаменитых Янтайских копях, добывал лучший в Китае уголёк, там потерял глаз и изуродовал себе лицо, был подчистую списан и, оставшись без работы, подался в «красные бороды».
Став «краснобородым», действовал напористо, резко, нагло, успешно совершил несколько ограблений, разбогател, сколотил одну из самих удачливых банд, державшую в страхе едва ли не треть населения, находящегося в «полосе отчуждения» КВЖД. Если Янтайскому Лао наступали на хвост, он поспешно выдёргивал его из-под казачьего каблука и уходил вглубь Китая, в места, куда казакам доступа не было, отсиживался там, потом снова объявлялся на богатой железной дороге.
Так в бандитах Янтайский Лао и поседел, сальная жиденькая косичка его, похожая на высохший щенячий прутик, сделалась серой, покрылась плесенью от того, что никогда он не мыл бородёнку свою, состоявшую из пятнадцати или шестнадцати длинных, свивающихся в колечки волос, Янтайский Лао регулярно красил косичку индийской хной, и она у него делалась красной, как несъедобные морские водоросли.
Узнав, что на складах лесных обществ побывал Янтайский Лао, Созинов с досадой хлопнул кулаком по штабелю досок:
— Где же этот стервец? Очень хочу встретиться с ним... Где он?
Пленный китаец — тот, которому Созинов отшиб живот, — усмехнулся, издевательски глядя на младшего урядника:
— Янтайского Лао не достать. Это, русский, тебе не по зубам.
Созинов в ответ весело рассмеялся, клацнул белыми зубами, пугая китайца:
— И по зубам, и по губам, бачка. Ты не знаешь, с кем имеешь дело.
— Знаю. Я даже твоё прозвище, русский, знаю.
— Какое же у меня прозвище?
— Фазан.
— Это почему же я Фазан? С какой такой стати?
— Ты рыжий, как фазан в китайской степи... Потому и — Фазан!
— Тьфу, — отплюнулся Созинов и поднёс к носу китайца кулак. — Я тебе покажу-у... Фазан! Тьфу! Долго будешь по кустам кувыркаться. Теперь доложи-ка мне, узкоглазый, куда ваш дед этот, Лао, подевался?
— Не знаю.
— Он в налёте участвовал? В посёлке вместе с вами был?
По лицу китайца пробежала тень, он поморщился, потрогал пальцами голову. Китаец этот был хорошим актёром — несмотря на звон в голове, актёрствовал довольно точно, дал понять, что намерен жаловаться — русские покалечили его, — в следующий миг он произнёс знакомую фразу:
— Моя твоя не понимай!
Это была коронная фраза, которой при случае пользовались все китайцы на КВЖД.
— Не понимай, ага. — Созинов усмехнулся, потом проговорил решительно, не спуская глаз с китайца: — Поехали на пост, там ты живо всё поймёшь!