Жизнь и смерть генерала Корнилова
Шрифт:
Новые улицы, новые дома. Названий для улиц не хватило, мозг на этот счёт оказался стеснённым, поэтому улицы начали называть однобоко, под копирку. Например, Продольные. Первая Продольная, Вторая Продольная, Третья и так далее. У кого-то из тугодумных чиновников оказалась зацикленной голова, а Витте, не глядя, подмахнул бумагу, присланную им.
Есть, правда, и другие улицы, но они также поименованы были без вымысла, видны всё те же деревянные мозги: Солдатская, Драгунская, Пограничная, Оружейная, Интендантская, Сапёрная, Лагерная и так далее. С теми названиями, которые дают своим затхлым уголкам китайцы или японцы, ни в какое
Корнилов напряжённо вслушивался в подземную тишь — она явственно врезалась в звуки города, была объёмной, глухой, словно часть земли накрыли одеялом. Эта тишина звонила своей мрачной глухотой, и крики рикш, и надсаженное сипенье носильщиков, тащивших мешки с углём в один из домов, и хлопки в ладони зазывал, заманивающих покупателей в свои магазины, и кряканье автомобильных клаксонов — «моторная» мода докатилась и до Харбина. Что там происходит под землёй?
Лошадь водопроводчика всё так же мотала головой, с громким хрустом жевала какую-то дрянь, попавшую ей на зубы, и ждала своего хозяина. Полковник Корнилов тоже ждал.
Стражники появились через двадцать минут, пришли совсем с другой стороны, в руках они держали несколько винтовок.
— Накрыли склад оружия, господин полковник, — доложил Косьменко.
— А этот самый... водопроводчик который... — Корнилов выразительно покосился на лошадь.
— Ушёл. Скользкий оказался... Как червяк.
— Вот его кляча. — Корнилов ткнул пальцем в лошадь. — За ней он обязательно должен вернуться. Надо подождать его здесь.
— А если он не придёт? Скользкий ведь. Настоящий угорь. Червяк, одним словом.
— Тогда забирайте лошадь на пост — пригодится.
Водопроводчик не вернулся.
Когда об этом доложили Корнилову, он сказал:
— Хоть и не моё это дело, но надо проверить всё подземное хозяйство от винтов и замков до водопроводных люков. Усилить охрану банков и контор, в которых имеются деньги, причём сделать это по возможности так, чтобы усиление охраны не бросалось в глаза. Складывается впечатление, что хунхузы готовят налёт на город — хотят поживиться. — Лицо полковника приняло озабоченно-нелоумённое выражение. Он вспомнил курносое конопатое лицо водопроводчика, покачал головой: — Только вот как попал к китайским узкоглазым бандитам русский налётчик — убей бог, не пойму. Не было ещё такого. Китайские солдаты были, маньчжуры были — солдаты вообще стали попадаться часто, гураны были, а вот русских не было... Откуда он взялся в банде «краснобородых»? Нет, такого ещё не было. На границе России с Китаем, на Амуре, под Благовещенском, — там они попадаются часто, но тут, в Харбине?.. Пожалуй, это первый, больше на реке Сунгури таких нет. — Корнилов нахмурился. — В общем, есть над чем задуматься.
В подземелье была сделана засада.
Пограничную стражу той поры называли «гвардией Матильды» — по имени жены всемогущего Витте. Смыслил, конечно, Сергей Юльевич в пограничных делах не больше, чем в астрономии или в шитье бальных платьев, но так уж повелось — самоуверенный «граф Полусахалинский» имел по всякому поводу свою точку зрения, не всегда, увы, верную... Он
«Лучше бы «граф» этот правил где-нибудь в Пруссии и никогда не появлялся в России», — такая мысль не раз приходила в голову Корнилову.
Пограничные посты на КВЖД были оборудованы слабо. Примитивная ограда — чаще всего плетень из лозы (у прогрессивного Косьменко в отличие от других стоял забор из штакетника), наспех сколоченный примитивный домик из тех, что называют времянками, — хотя русскому человеку очень хорошо известно, что нет ничего более постоянного, чем времянки, сооружённые на короткий срок, — вышка с двумя десятками заранее заготовленных тряпичных факелов — на случай, если придётся устремиться ночью за хунхузами в тайгу, — вот и вся «техника». Плюс, конечно, ноги стражников-погранцов, меткие глаза да твёрдые руки.
Иногда, случалось, бойцам на постах приходилось держать оборону по нескольку часов, пока не подоспевала подмога.
Во время «боксёрского» восстания «гвардия Матильды» довольно успешно держала оборону Харбина, пока по Сунгари на пароходах не прибыла подмога из Хабаровска, из штаба Приамурского округа пограничной стражи... Впрочем, какой бы доблестной ни была «гвардия Матильды», армия всё равно сражалась лучше, в армии существовали свои понятия о чести, о дисциплине, о поведении в бою, о храбрости и разуме.
Армейские офицеры недолюбливали пограничников, называли их таможенниками, вкладывая в это слово пренебрежительный смысл.
— Эй, трясуны! — кричали солдаты-гвардейцы из строевых частей, завидя стражников. — Много нижнего бельишка изъяли во время объездов подведомственной территории? Смотрите, блох не наберитесь! Говорят, от укусов китайских блох зубы вываливаются.
Стражники на выпады старались не отвечать, лишь иногда кто-нибудь из них бросал через нижнюю губу:
— Чего с вами, дураками, связываться! Селёдочники! Пожиратели рыбьей требухи!
В Заамурском округе пограничной стражи, как знал Корнилов, в штате числилось пятьсот офицеров и двадцать пять тысяч солдат. Отрядов, которые по старинке продолжали называть бригадами, что в общем-то соответствовало истине, было четыре. Первый отряд занимался охраной западной линии, от станции Маньчжурия до Харбина. Второй — этакий «зелёный» гарнизон — стоял в Харбине и нёс охрану могучей руки Сунгари и её притоков. Третьему отряду была поручена охрана восточной линии, от Харбина до станции Пограничная, и лесных концессий. А последний отряд, четвёртый, охранял южную линию от Харбина до Порт-Артура.
Каждый отряд имел по восемь рот пехоты и четыре сотни кавалерии, имел также резервную группу, состоявшую из четырёх пехотных рот, трёх сотен кавалерии и батареи конной артиллерии.
Главная задача Заамурского округа «гвардии Матильды» — охрана КВЖД, особенно станций, территорий, примыкающих к железнодорожной нитке, — по двадцать пять километров в одну сторону и другую, а также проведение разведки на семьдесят пять километров в обе стороны от трассы.
Суровые дни пережил Харбин во время восстания «Ихэтуань».